сказал – это рядом…
– Какой факин музей! – выматерился Тони. – Послушай, Ивлев… – Он подозрительно сощурился. – Может, у тебя не стоит? Или ты этот, а?..
В ответ Майкл хмыкнул и снискодительно потрепал Мартинеса по плечу.
– Только сперва зайдем пожрем, окей?
Что-что, а насчет пожрать Мартинеса уговаривать не пришлось. Сели за первый же уличный столик в начале Рамбла. Официант посоветовал взять паэлью и поставил им кувшинчик с вином и керамические кружки. Майкл тут же опустошил одну и закурил. Тони потягивал вино, глазел на фланирующую мимо публику и комментировал. Майкл рассеянно кивал, думая лишь о том, что его ждет. Ну приведет она его куда-то, очевидно, разденется и ляжет. Следует ли раздеться ему? Или с проститутками не раздеваются… Свет он погасит и… Теоретически он представлял, что делать дальше. Конечно, она поймет, что он еще… Плевать, она делает свою работу, за что и деньги получает. А он заплатит ей сверху, чтоб не сболтнула Мартинесу. Чего комплексовать? В конце концов, Пикассо распростился с девственностью тоже с проституткой и тоже в Барселоне, что не помешало ему стать Пикассо. А какого черта англичанин это рассказал? Догадался?..
Принесли паэлью. Блюдо выглядело аппетитно, но есть Майкл не смог. Ковырнул пару раз рис, отодвинул тарелку и снова закурил.
– Ты чего? Ешь! – потребовал Мартинес. – Сколько ты собираешься тут рассиживать?
– Я готов, – сказал Майкл и взглядом поискал официанта.
– Ты ж ничего не съел? Не нравится?
– Расхотелось.
– Тогда я дозаправлюсь, окей? – Тони придвинул к себе его тарелку и все сметал.
Они рассчитались и вышли. На Рамбла тем временем зажглись фонари. В другом состоянии, Майкл, вероятно, разделил восторги Моэма, хотя из мировых городов пока видел лишь Нью-Йорк, Лос-Анджелес и Париж, куда его дважды возила маман.
Они шли в пестрой толпе, плывущей под платанами – мимо лотков с цветами, лавок с сувенирами, художников, уличных клоунов, живых скульпрур, одна из которых, римский патриций, ожила и бесплатно отдала морякам честь. Не то чтобы Майкл ничего этого не видел – глаз фотографировал чьи-то лица, какие-то детали, фасады зданий, но именно фотографировал – бездумно, бездушно, как механизм фотокамеры. Пару раз подходили гадалки, оба раза к Майклу. Тони их отгонял на испанском, недоумевая, почему именно к Майклу. Тот отшучивался, хотя прекрасно знал почему. Отец рассказывал о способности цыганок читать, что у тебя на душе. А на душе было все то же: страх.
В конце концов, не он первый, не он последний. У каждого это когда-то в первый раз. Теперь тревожило скорее другое. От кого-то он слышал, что раз вкусив женщину, без этого уже не сможешь. А когда месяцами болтаешься без берега – не станет ли он таким же страдальцем, как Тони, который ни о чем, кроме женской задницы, думать не может. С другой стороны – а как же на станциях в Антарктиде? По полгода, по году без женщин!
К моменту, когда свернули с Рамбла в Баррио-Чино, Майкл психологически уже перешел Рубикон. Однако