началось уже завтра! Под золотистые арфовые аккорды Катерина пела:
– Только представьте, Самсон Сергеевич: реклама фильму – на блюдечке будет поднесена! Потому что Руманова рвут на части, он всем каналам-журналам нужен! Это сейчас мы будем выезжать только на вашей славе. – Она слегка поморщилась, показывая, что хоть слава Распашного пожухла за последние годы, она, как тактичный человек, об этом не упомянет. – Ну и деньгами я буду паблисити пробивать сколько смогу… Хотя деньги – отдельный вопрос. То, что нам инвесторы дают под неизвестных юных актеров, – это гулькин пфуй по сравнению с той суммой, которую дали бы под Руманова!
Распашный медленно жевал ветчину, забыв вилку в воздухе, и внимал Катерине.
– Я даже не говорю о кассовых сборах, что тут скажешь! Ну, ходит наш народ-идиот на звезд. Ничего не поделаешь. По всему миру так. А бюджет, на который сейчас фильм делаем… Ох, эти инвесторы! У нас инвесторами Погодин занимается, вы не представляете, каким ужом он сейчас вьется, чтобы деньги достать! Зато когда будет Руманов!.. В общем, пообещайте мне, дорогие мои, что следующий проект у нас будет вместе – и обязательно с Ромой! – жарко потребовала Катерина.
– Доживем сначала и этот закончим, – сухо сказал Азарский, очнувшийся от миража.
– Где ты, Ррро-ома, золотой ты наш теленочек! – с сожалением пророкотал Распашный.
Жукова отпила вина и подперла щеку рукой, загрустив.
– Где? Как жаль, что у нас в «Поцелуях» Руманов не может сыграть…
Сценарист скривился, как от изжоги:
– Не может! Потому что Роману поздновато Ромео играть! Это фарс!
– Фарс, – кивнула Жукова. – Да, да, понимаю. Просто жаль, что так: и окно у него есть, он бы и рад, но…
Она уставилась в свой бокал с каберне, будто надеясь найти утешение в нем.
– Понимаете, Катерина, Руманову под сорок, а нашему парню – девятнадцать, – вдруг вступил в разговор упитанный Глеб. – Конфуз выйдет!
– Да что вы? – прищурилась Жукова.
Это было произнесено весело и удивленно, но так, словно продюсерша удивлялась не сказанным словам, а самому факту, что ассистент Распашного раскрыл рот.
– Но вы же понимаете, – с апломбом продолжил Глеб, – возраст – это неотменимая вещь. Пластика, румянец, угловатость, глаза – то, что есть в двадцать лет, гримом не нарисуешь. Трули импоссимбл! – он развел руками, неискренне скалясь.
– Трули? – передразнила Катерина. – Здесь вам не Голливуд, юноша! И не надо мне объяснять очевидные вещи. Я знала в пять раз больше вас, еще когда вы в памперсах ползали! А уж о том, сколько знают Эдуард Варленович и Самсон Сергеевич, я вообще промолчу. Так неужели вы думаете, что мы с ними не разберемся как надо? Разберемся. Вот без таких маленьких… мягко выражаясь, умников.
Глеб только багровел на протяжении этой выволочки, в которой еще сильнее слов было давление Катерининого взгляда, утюжившего как каток.
Аля же наслаждалась его унижением! Нехорошо это было, но ведь начальница