но Карнава прервал приятеля, зная его дурную привычку переходить с одной истории на другую.
– Киса-а-арий, – посмотрел на него с упреком кузнец, – давай ближе к делу, я знаю, как ты любишь эти свои истории рассказывать, причем почему-то умудряешься все время подавать их вперемешку друг с другом.
– Прости мой старческий ум, дружище, он порой уносит меня куда-то не туда, – в смущении и с горечью произнес гончий. – Что ж, ночка выдалась праздная. Я выпил чуть больше, чем полагается пить порядочному человеку преклонных лет. Да что уж там греха таить, я напился до такой степени, что оказался не в силах припомнить никаких событий. Помню только, как проснулся в канаве за городом, рядом с лагерем странствующих торговцев. Все мое платье было испачкано и смердело мочой и вином. Немного погодя, я, наконец овладев собой, стал в спешке проверять свои карманы. Они оказались пусты. Но больше всего я ужаснулся, обнаружив, что связка ключей от моего загона со львами и всего дома оказалась утеряна. Стало быть, я из последних сил побрел к своему дому.
Двери оказались отперты, и все мое немногочисленное добро было украдено. Опасаясь худшего, я пошел проверить своих львов, но, к моему счастью, все они были на месте. Я и позабыл о том, что в одной из клеток заточена Семида. Лишь собравшись покинуть загон, я услышал приглушенный женский плач.
Клетка, в которой она находилась, была в самом конце помещения, и туда не падал свет, так что я ее сперва совсем не заметил. Но, услышав ее всхлипывания и вздохи, я в спешке ринулся в ее сторону. Уже приближаясь, я заметил, что клетка открыта, и, признаться, благодарил было богов за то, что она не сбежала. «Но почему она не сбежала? Ведь могла с легкостью ускользнуть, раз грабители открыли замок ее клетки», – думал я.
Но едва я подошел к клетке вплотную, все мои вопросы улетучились от того, что предстало перед моими глазами. По порезам на руках и разорванному платью нетрудно было догадаться, что эти негодяи надругались над ней самым жестоким образом. На ее худых и бледных руках виднелась засохшая кровь и чудовищные следы насилия. А все ее привлекательное личико было изуродовано побоями.
Хоть из-за ее неверности любимый нами Медат и лишился рассудка, но в ту минуту меня пробрала такая жалость к несчастной, что я разразился горькими слезами. Представляешь себе, Карнава, эти негодяи привязали ее к клетке и, измучив до полусмерти, оставили так на всю ночь, а я воротился лишь к середине дня!
– Да, мой друг, лихо же ты наковеркал, – вздохнул кузнец, – напился, погрузился в сон, тебя обобрали, обчистили твой дом, а найдя в нем миловидную девку, воры, которые, судя по всему, были слишком пьяны, чтобы проявлять человеколюбие, вместо этого дали волю своим пагубным страстям. Но что же дальше? Девка-то хоть жива? – старался говорить негромко Карнава.
– В ту минуту, когда я нашел ее в таком состоянии, я, позабыв о краже своей дорогостоящей утвари, шелков, камней и золота, послал первым делом за лекарем, – сказал добрый старец, – тот явился и весь день и ночь сидел у ее постели, пытаясь привести ее в чувство.