на все ремни, как в кресле-катапульте самолёта и, судя по тому с каким усердием вцепился в штурвал, оторвать его от места невозможно. А вот сама не знала за что ухватиться, обо что упереться, дабы не влипнуть в лобовое стекло в случай вертикального падения, поскольку гравитация и положение в пространстве, о котором ей намекал вестибулярный аппарат, тянула её именно к передку. Ноги – единственная надежда не выскользнуть из-под влияния сиденья, и, упёршись в переднюю панель, развязывала себе руки, чтобы приступить к поиску ремней, запутавшиеся где-то сзади.
Но поздно! И первый толчок, выбив из-под ног опору, дал возможность осознать силу удара – бросило вперёд. Второй удар пришёлся не менее слабым, с ощущением, как машина вынуждена была под давлением потока пробить ещё одну стену-тупик. Левая рука так и осталась с оторванной ручкой в ладони, а правая – лишь скользнула, и Эвелин уже не контролировано полетела к стеклу, пытаясь хоть как-то обезопасить голову от ударов, выставив руки вперёд. В очередной раз в кабине воцарился хаос, и весь хлам поднялся в воздух.
Но с третьим ударом, машина, вместе с ледяным потоком протаранила ещё один «проход» в огромную древнюю полость, чем-то пахнущая горной пещерой. Машина кубарем покатилась вниз, вращаясь вместе с однородной его массой, как куча горных пород, сваленные в карьер. И смогла остановиться лишь по команде ледникового змея, занёсший их в новое неведомое место, но со странными зайчиками на поверхностях стен и чудной органической активностью, как новая обшивка интерьера для стен, с ужасом наблюдающие прибытие нового человеческого аппарата для передвижения.
…Она проснулась так же внезапно, как и потеряла сознание. Неизвестно сколько провалялась в бессознательной позе, но деревянная спина – пронизанная мелкими иглами острой боли, из-за присутствия хлама. И пули девятого калибра послужили колючей «периной» на лобовом стекле, успев превратить почти всё тело в ватную куклу. Голова тяжёлая, болезненно реагирующая на резкие движения; шея – затёкшая от неудобного положения; руки в стороны, как верёвки, а ноги онемели до такой степени, будто оказались отсечёнными по колени…
Протерев глаза, едва ли сумела разобрать знакомые очертания кабины. Но она была пуста, не наполненная разноцветными зайчиками приборов, а лишь тусклая оранжевая подсветка на выходных дверцах и под потолком, из нескольких рядов светодиодов, дала повод переполошиться, не увидев Рика на водительском месте.
Задёргавшись, еле справилась с язвительной болью в спине, сползая с лобового стекла, засыпанное мелким мусором. Машина оказалась в полувертикальном положении, и до сидений дотянуться легко, если в здравом состоянии. Подумав сразу: «неужели бросил?», поползла в растерянности к его месту, ожидая отыскать там след его присутствия, и ответ на вопрос, что заставило покинуть пределы кабины? Но там – пусто: ни запаха, ни влажной вертикальной полоски на спинке, ни его побрякушек, с которых ещё совсем недавно смеялась. Как и стойкого