лишь постольку, поскольку лингвист может сообщить археологу или этнологу, говорил ли реконструируемый им этнос на одном из индоевропейских языков (если только постановка такой задачи в каждом данном случае корректна с историко-лингвистической точки зрения). Размеры территории, на которой распространились индоевропейские языки, не могли не приводить в замешательство сторонников классической индоевропейской концепции. Но безоговорочное следование этой концепции заставляло их закрывать глаза на это досадное обстоятельство и локализовать первоначальную территорию индоевропейцев в весьма узких топографических пределах.
В первой половине XIX в. лингвистическая Европа пребывала под гипнозом Востока, на который обращали свои взоры искатели индоевропейской колыбели. Однако постепенно стало преобладать противоположное мнение, связывающее родину индоевропейцев с Западом. Аргументы, приводившиеся в пользу той или иной точки зрения, не страдали недостатком разнообразия. Но общим у всех этих мнений было то, что они исходили из «центробежного постулата», предполагающего наличие некоторого точечного центра, который, подобно первичной туманности Лапласа, пульсируя, саморасширялся, иррадиируя в разные стороны, но главным образом – на Запад. Общим было также откровенное любование индоевропейским гением, пронизывающее, как внутренний свет, многотомное сочинение А. Пикте, для которого арийцы были «расой, призванной Провидением господствовать на земном шаре» [Pictet 1877: 7]. Этимологизируя имя Aryas как название людей великолепных, достойных уважения, господ и героев, А. Пикте полагал, что это прекрасное племя должно было жить в столь же прекрасной, изобилующей природными богатствами стране – древней Бактрии [Ibid.: 676]12.Теория А. Пикте, построенная на чисто лингвистической аргументации, была подвергнута резкой критике в не менее знаменитом труде О. Шрадера [1886: 121 и сл.], но «восточная гипотеза» все еще находила своих сторонников даже среди наиболее крупных индоевропеистов того времени, каким был, например, М. Мюллер (ср.: [Мüller 1867: 7]), которого И. Тэйлор считал более других повинным в распространении ошибочного мнения [Тэйлор 1887: 3, 52].
К концу века идея Ф. Потта, что ex oriente lux, была полностью дискредитирована. Лингвистические исследования стали изобиловать ссылками на достижения антропологии и археологии, а порой индоевропейская проблема решалась просто в рамках антропологических гипотез с произвольным привлечением лингвистических данных, как будто в понятии «индоевропейцы» есть что-то большее, чем чисто лингвистическая конвенциональность. Полемизируя с теорией Ретциуса о туранском населении преднеолитической Европы, И. Тэйлор приходит к выводу, что первичные автохтонные арийцы Европы были все-таки брахицефалами, ибо «трудно поверить тому, что благородная раса индоевропейцев имела своими предками отвратительных дикарей кьёккенмёдингов» [Там же: 214–216, 241]13. Оставляя без комментариев неуместный в научном