саперами в минном заграждении прохода. И в задачу пулеметчиков входило в случае боестолкновения с русскими прикрыть сослуживцев плотным огнем.
Однако пока все вокруг было тихо. Из советских траншей не доносилось ни единого звука. Не было слышно ни окриков часовых, ни приглушенных бруствером голосов. Над освещенными луной окопами не вился ставший неотъемлемой частью солдатской фронтовой жизни сизый папиросный дым, и создавалось полное впечатление, что их все давно покинули.
Это очень тревожило лейтенанта Хагена, который полз, не опуская головы, постоянно смотрел в сторону неприятеля и спинным мозгом ощущал, что русские никуда не ушли, а затаились где-то совсем рядом и, оставаясь невидимыми для противника, внимательно за ним наблюдают, готовясь нанести удар. За годы, проведенные на войне, Гюнтер научился доверять своим чувствам. Но повернуть назад, тем самым нарушив приказ, он тоже не мог. Поэтому лейтенант упорно продолжал двигаться вперед, ведя свой отряд навстречу неотвратимой судьбе.
И тут грянул гром! Из советских окопов полыхнуло огнем, на солдат Вермахта обрушился свинцовый дождь, и казавшийся еще мгновение назад почти мирным ночной пейзаж теперь стал похож на разверзшиеся врата преисподней! Крики, вопли, треск автоматов и гулкие винтовочные выстрелы, разрывы гранат и стаккато пулеметных очередей – все перемешалось в смертельной круговерти!
Немцы попали в ловушку и вынуждены были прижаться к земле. Гюнтер вначале пытался руководить действиями подчиненных, но его голос тотчас же утонул в грохоте боя, и лейтенант, осознав бесплодность своих усилий, сейчас делал то, что в данный момент являлось единственно возможным – экономя патроны, отстреливался из «МР-40», пытаясь целиться по вспышкам над бруствером, за которым скрывались русские.
«Я знал, что так будет, проклятие, знал!» – беспрестанно вертелось у Хагена в голове.
Эта мысль настолько давила, заполонив его мозг, а в ушах так жутко гремело, что Гюнтер не сразу заметил, как неприятельский огонь ослабел. Причиной тому был хлестко ударивший с фланга «MG-42», чьи пули, вздымая фонтанчики грунта и вырывая с корнями пучки зеленой травы, заставили красноармейцев пригнуться и переключиться на новую цель. Но лейтенант догадался об этом, как упоминалось чуть выше, лишь тогда, когда перед ним возникло перепачканное грязью и кровью лицо унтер-офицера Кенига, махавшего рукой в сторону озаряемого всполохами выстрелов «Ганомага». Проследив за его жестами взглядом, Хаген сообразил, что появился шанс выжить, и моментально принял решение.
– Отходим! – во всю мощь своих легких буквально прорычал он, обернувшись назад. – Забираем с собой раненых и, по возможности, убитых!
Пока уцелевшие бойцы его группы выполняли приказ командира, Гюнтер, сменив магазин, прикрывал их, насколько это было возможно. Ему вторил залегший рядом с винтовкой в руках Вилли Кениг. И только сейчас лейтенант вспомнил, что саперов должно быть трое.
– Где твои люди, Вилли? –