научающей иерархии, это религиозно-церковное нововведение немедленно, в силу самой логики его возникновения, обнаружило расхождение доктрин в собственном лоне: сущность еретичества заключается в выборе учения, и эта сущность тут же проявилась внутри ложного учения; обнаружился великий симптом заблуждения, его саморазложение… Уже при жизни Лютера различие во взглядах между ним и Меланхтоном привели к определенным богословским противоречиям внутри протестантства. Но после смерти Лютера, – продолжает Лортц, – проблема аутентичного изложения его учения приобрела особую остроту. Возникшая в этой связи богословская полемика является впечатляющим доказательством внутренних неувязок и многослойности самого лютеровского учения. С того времени она накладывает свой мощный отпечаток на всю историю лютеранства» – заключает немецкий ученый[82].
(3) Проводя свои преобразования, Лютер, Цвингли и др. вряд ли постоянно задавались вопросом о самой сущности Реформации как таковой. Но они пытались упразднить, по их мнению, все ненужное, Писанию и верующей совести противоречащее. Им казалось, что во многом они, таким образом, «приближали» условия своих общин к Христианству времен Нового Завета. Но и это получилось лишь частично, поскольку реформаторы, осуществляя перемены, действовали при помощи своих светских правителей. Таким образом, отцам Реформации не всегда удавалось видеть разницу между пророческой необходимостью постоянного возрождения Церкви как духовного организма исключительно Словом Божиим и «услугами» светского государства.
Дело в том, что предпринятая с помощью государства перестройка (или упрощение) внешней формы Церкви еще не означает прямого действия Духа. Верно, новая церковная структура может занять место первой структуры, но Дух Божий может и не прийти…[83].
Швейцарская Реформация свою задачу видела дальше немецкой в том плане, что она просто не отдала инициативы светским властям, а сама старалась довести преобразования до конца. Более того, она не позволила подчинить дело Реформации государству, но, не теряя собственной инициативы, пригласила государство (городские советы) стать ее помощницей. При этом реформаторы задавались вопросом: каким образом можно было бы восстановить Христианство по образу Нового Завета?
Но это оказалось непростой задачей. Церковные порядки, как о них мы читаем в посланиях апостола Павла, не везде удавалось восстановить или сохранить просто «буквально». Например, и в лютеранстве (как и в католичестве или православии) не была сохранена церковная должность пророка, о которой как о второй по значению говорит сам Павел[84].
К этим и подобным факторам предполагаемого «восстановления церкви времен Нового Завета» прибавились и исторические, культурно-социальные моменты. Просто невозможно было войти в ту же первоначальную христианскую воду, когда ее поток веками тек, расширялся и встретился со многими элементами греко-римской культуры,