не может закрыть дверь – из него свисают гирлянды желающих поехать. Вот целуется под фонарем и ему приходится немного вставать на цыпочки, потому что та, с кем он целуется немного, совсем чуть-чуть, но выше его, а вокруг черная осенняя ночь и чьи-то пьяные голоса просят прикурить. Востриков форсит и не глядя протягивает зажигалку.
Ночью Востриков вышагивал по коридорам и под ногами хрустел или старый пол, или тополиный пух – выходило похоже, не разобрать.
Дело шло к зиме и самый сумрачный предснежный месяц единожды вспыхнул, а жизнь Вострикова, казалось, встрепенулась и задышала. Друг с Севера приехал. Они пошли сначала в кабак, потом в клуб, а дальше глазеть на стриптиз. В мерцании стробоскопа и окружении голых жоп и елейных, но злых лиц Востриков вдруг сквозь дымящееся в голове опьянение почувствовал себя не на месте. Он выпил еще рюмку, покатал в ладонях липкие и тугие груди, покурил кальян, а потом сбежал на улицу, там он пристроился на лавочке и, наверное, замерз бы в одной рубашке, но его подобрал проезжающий мимо патруль. Патрульный заглянул Вострикову в глаза и довез его до дома. У подъезда Востриков сознательно утопил в родной луже свой мобильный с остатками старых связей. Лужа по-ноябрьски подернулась ледком и Вострикову пришлось приложить усилия, чтобы пробить во льду дырку.
Началась какая-то совсем монотонная зима. Жена Вострикова постоянно гастролировала по окрестностям. Востриков отводил Томочку в детский сад утром, гадая ездят ли на гастроли осветители вместе с артистами, а вечером забирал. Все остальное время он сидел и смотрел в окно, иногда спал. Сны Вострикову снились на удивление хорошие.
Однажды Востриков повел Томочку на какой-то осмотр в поликлинику, а там докторша с короткими волосами и вкрадчивым голосом сообщила, осматривая беленькую Томочку, что в дочери Вострикова не проявился доминирующий чернявый Востриковский ген и подсунула рекламную брошюру: «Проверь свое отцовство!». Востриков узнал из брошюры, пока они с Томочкой ехали в трамвае домой, что тридцать процентов отцов воспитывают не своих детей. Востриков посмотрел, как Томочка дышит сначала на пальцы, а после прикладывает пальцы к замерзшему трамвайному окну, где под пальцами вытаивают крошечные островки, через которые пробивается неоновый город и предновогодние огни. Востриков кинул брошюры на мокрый в копейках пол трамвая и поцеловал Томочку в горячий лоб. Кондуктор сделала Вострикову замечание, грязную в потеках брошюру пришлось поднять и сунуть в карман.
Жена Вострикова, вернувшись с гастролей, сказала, что им пора разъехаться, квартиру продать и потребовала большую долю от продажи, что вдруг приятно удивило Вострикова, который не замечал прежде в ней именно такой практической сметки и бытовой твердости и очень переживал – как же они с Томочкой останутся без его, Вострикова поддержки. Чего точно не хотел Востриков так это оставить бросившую его семью без средств к существованию, поэтому благородно заявил жене, что отдаст все.