мешала подготовка «каравана» в помощь закубанским станицам; там не могли справиться с невиданным урожаем колосовых, а уже поспевали подсолнухи и табаки. Василию, похоже, хотелось поскорее уехать, и он явно избегал встречи с братом наедине. Наконец такой случай представился в день последних сборов, когда Василий прибежал за сундучком и бельишком.
– Ксюша, разведи утюг, пройдись по майкам, а то я их сполоснул, сырыми засунул. Ишь как покорежило, – не глядя на старшего брата, попросил Василий. – Налей-ка, прошу, горячей воды, побреюсь.
Да, уже брился, недавний пацан. Два года назад у Васьки, пожалуй, и намеков не было на бороду, а сейчас ишь с каким потрескиванием ходит по щекам бритва!
– Подрастаешь.
– Выше вербы? – Василий сидел спиной к брату, возле настольного зеркала, утыканного кругом бумажными цветами. На руке Василия показался неумело наколотый якорь.
– А кожу портишь зря, – сказал Петр, – татуировка теперь – признак отсталости.
– Не думаю. Морская традиция.
– Может, и традиция, но плохая.
– В уставе нет запрета, – буркнул Василий.
– Надулся, вижу.
– Чего мне дуться. Ты не вол, я не лягушка. Некоторые товарищи родинку у другого замечают, а своей бородавки не видят.
– Ой-ой. Про меня, что ли, Вася?
– Про тебя, Петя, – хмуро передразнил его Василий.
– Объясни. Надолго ведь расстанемся.
– Только без обиды?
– Ладно, говори. – Петр в упор смотрел на круто обернувшегося к нему брата. И тот не опускал зеленоватых, неулыбчивых глаз. Соломой торчали на Васькиной голове непричесанные волосы, ресницы, брови выгорели, нос облупился, на тонкой, еще мальчишеской шее пульсировали напряженные жилки. Нелегко давался ему откровенный разговор со старшим братом, тем более по очень деликатному вопросу.
– Решай свои отношения с Марией, – перехваченным голосом выдавил он. – Либо так, либо иначе.
Василий ждал ответа. Чтобы унять дрожь своих рук, он принялся точить на оселке бритву.
– Ты сам это говоришь или она попросила?
– Сам… Вся станица давно уже вас сосватала, ты повод дал…
Петр ничего не ответил, только покачал головой, закурил. Не зная, как расценить это молчание, Василий закончил бритье, уложил сундучок, попрощался со всеми, подал руку брату.
– Я тебя провожу, Вася.
Шагали по пыльной дорожке, подле заборов и канав. Вдали показались крыши машинно-тракторной станции.
– Может, вернешься? – спросил Василий.
– Что ты на меня бирюком смотришь! – Петр озлился.
– Смотрю, как умею.
– Серчаешь?
– Есть и это…
– Все через нее?
– Видишь ли, Петр… Я, может быть, и не прав, но я понимаю жизнь так… Нужно ли говорить?
– Говори.
– По-моему, в жизни надо не только говорить правильные слова, но и… поступать правильно…
– Разочаровался во мне?
– Нет.
– А что?
– Верное