нас с цивилизованным миром.
В доме стояла рация, и когда сквозь простуженное дыхание эфира раздавалось: «Беркут-10, ответьте!» – мы знали, что это вызывают нас. Впрочем, если ночной ветер ронял пару-тройку деревьев на серпантин наших проводов, то можно было надолго забыть и об электричестве, и сопряжённых с его нездоровым гудением радостях: пирожках из электродуховки, телевизоре, чтении допоздна…
О том, как мы питались, можно писать романы. Основой рациона была мука. Точнее, то, что я из неё лепила. То есть пирожки. С чем? Да практически ни с чем! С сахаром! Делаешь тесто из муки, дрожжей, сахара, соли и подсолнечного масла. Замешиваешь, даёшь подойти, обминаешь трижды – и всё! Лепите!
Я делала маленькие шарики, и закладывала в их середину немного сахарного песку – треть чайной ложки, не больше. Укладывала в низкую миску, которая раньше использовалась для кипячения шприцев, и – в электродуховку! Впрочем, называть таким словом то, чем мы пользовались, можно было с очень большой натяжкой.
Во время четырёхмесячной генеральной уборки дома и территории – на чердаке дома мы отыскали чёрный металлический ящик с навесной дверцей. То ли сундук, то ли сейф. Он запирался на щеколду и в нижней своей части имел четыре выступа, похожие на ножки. Муж сделал разъёмы для провода и прикрепил на противоположном конце вилку. Вот в такой штуке и выпекались наши замечательные пирожки. К тому моменту, когда они приобретали лёгкий загорелый оттенок, их можно было подавать на стол. Расплавленный сахар становился непохожим на себя самого и приятно таял во рту.
Куры очень любили эти пирожки. Точнее, комочки теста, которые оставались в тазу. Когда слышали скрежет ложки по дну таза, прихорашивались и выходили во двор. Бывало так, что за куриными хлопотами пропускали замечательно привлекательный звук. Тогда приходилось их звать:
– Ко-оо-к…кк-о-о…– выходило очень похоже. И, побросав свои дела, курочки бежали на зов.
Мурёнка тоже любила тесто. За день она вволю наедалась своими охотничьими трофеями, а на ужин просила десерт. Ловко перехватывала направленный в её сторону кусок и, хрустя челюстями, заглатывала довольно длинный, с небольшого ужа, шнур сырого теста. Мы диву давались: ну чем можно хрустеть, поедая тесто? Там же нет костей!
Вторым по счёту, но, как водится, не по значимости, был другой деликатес – тёртая морковка. Переложенная кольцами лука, она заливалась подсолнечным маслом и лишь потом – небольшим количеством уксуса. Всё это пряталось под крышкой, и за время, которое требовалось, чтобы почистить и сварить картошку, уксус с маслом превращали морковку в нечто изысканное, почти мексиканское – в общем, в очень вкусное рыжее месиво, которое, впрочем, навечно отбило вкус к морковке и уксусу в любом их виде и сочетании.
Ну а если, кроме лука в доме почти ничего нет? Берёшь репчатый лук – сколько захочется! И фиолетовый, и белоснежный – любой, кроме жёлтого. Кладёшь в кастрюльку, заливаешь водой, доводишь до кипения. Солишь, кладешь петрушечку, потом полторы столовые ложечки подсолнечного масла – и