почти сразу было решено назвать его Володей – в память об умершем мамином брате Володе.
Бабушка сидела на стуле спиной к окну, а мама и тетя Леля стояли напротив рядом, и мы, дети, были тут же. Бабушка, с пышными белыми волосами, в легком халатике в цветочек, убеждала, что иначе быть не может.
– Родился спустя десять лет после смерти моего любимого сына, твоего любимого брата, – обращалась бабушка к маме, – и в день Владимирской Божьей Матери.
Я слушала бабушку, но смотрела в сторону, где пришпиленный к ковру висел портрет маминого брата. Под раскидистой огромной яблоней, среди раскиданных вокруг яблок, опершись на локоть, полулежал сероглазый мальчик с пепельными волосами. Внимательно, чуть печально он смотрел на меня и, казалось, хотел передать мне что-то, известное только ему.
Я ухватывала в словах бабушки, что он на небе, и карточка в коричневом переплете, казалось, парила в голубом воздухе. Этот мальчик так и остался на всю жизнь старше меня и унес что-то таинственное вместе с собой.
В один из осенних дней я сказала:
– Ухожу к папе.
– Иди-иди, – ухмыльнулась тетка.
Я оделась и вышла на улицу. Меня никто не задержал, да я и не ожидала этого. Решение мое было непоколебимо. Видно, всем я чем-то сильно досадила, и даже мама молчала. Я спустилась по широкой деревянной лестнице, открыла тяжелую парадную дверь и вышла на улицу. Почему я так решила – не помню. Я не тешила себя мыслью, что это игра. Я покидала дом навсегда. Несмотря на то что со дня ареста папы прошло более полугода, где-то глубоко внутри серым, как его шинель, комочком пряталось воспоминание. Там был его дом. Никто меня не остановил. Сначала свернула налево, хотя к вокзалу надо было бы свернуть направо, но у меня была заветная мечта – посмотреть мельницу. А мельница была где-то слева. Я пошла по улице, не чувствуя никакого страха, рассматривая почти одинаковые дома, одинаковые заборы с воротами. Но в одном доме была странная стеклянная матовая дверь, а рядом с ней на стене под стеклом – огромное количество фотографий. Такое количество людей меня смутило, даже испугало. Впервые я подумала, что мне придется встречаться с незнакомыми людьми. Заложив руки за спину, я остановилась и стала рассматривать лица. Особенно испугало меня множество женских лиц, чужих, незнакомых. Случайно повернув голову, я увидела прижимающуюся к забору маму. Сердце екнуло, но я и вида не показала, что ее увидела. Я была полна решимости дойти до папы и, отвернувшись от фотографий, пошла дальше. Мама догнала меня.
– Ты куда идешь, Ингочка?
– Сначала на мельницу, а потом в Ленинград.
– Почему на мельницу?
– Папа обещал. Я хочу к папе.
– Как же ты собираешься дойти до Ленинграда?
Ну, на это ответ у меня был давно припасен. Я, вероятно, не раз обдумывала свой путь.
– Очень просто, – сказала я. – Дойду до вокзала, а потом по рельсам.
– Ты же знаешь, папа в длительной командировке, – сказала мама, ласково проведя по моей голове рукой. – Папы же нет в Ленинграде, он в длительной командировке, – повторила мама, продолжая гладить меня по голове.
У