Босяк ушёл жить к матери. Та ругалась нещадно, когда он приходил на взводе, но с ней все равно было намного легче. Мать быстро остывала – на то она и мать. Во всяком случае, не видишь каждое утро постную физию и осуждающие глаза.
Наверное, он просто обманывал себя, что любил Веру. Безвольные любят даже не самих себя, а вообще – никого.
И все-таки в непроглядной тьме однажды блеснул слабый лучик.
С месяц назад Босяк втиснулся в набитый под завязку автобус. Его качнуло, и он, как резвящийся телёнок, боднул стоящую рядом девушку.
– Нельзя ли полегче? – сказала она. А глаза её были такие пронзительно-зеленые, что Босяк поперхнулся.
И он спросил ни к селу, ни к городу:
– А вы не играете случайно в «Спортлото»?
– Нет, – ответила девушка. Брови её от удивления поползли вверх.
– И я не играю, – изрёк Босяк. – Какое совпадение!
Девушка рассмеялась. Он проводил Людмилу до подъезда, договорился о встрече. А на следующий день вместо свидания чесанул домой. С точки зрения обычной логики это было необъяснимо.
И она, конечно же, приснилась ему. Её взгляд. Её волнистые волосы. Её улыбка. И Босяк захандрил. Захандрил даже не потому, что девушка ему приглянулась. Просто у неё была другая жизнь. Жизнь, где ему места не было. Эта жизнь пахла шелковыми блузками, легкими духами, напоминавшими осень…
Дня через два на базу привезли «Слезы Мичурина» – так окрестили фиолетового цвета бормотуху с довольно романтическим названием «Осенний сад». Не сумев с её помощью заглушить очередной приступ тоски, Босяк, не отдавая себе отчета, на автопилоте завернул к пятиэтажке, где жила Людмила. Он долго отирался у песочницы; пищала сопливая малышня, надсадно скрипели качели, но Людмила так и не появилась.
Страдая больше от того, что выпить нечего, Босяк поплелся к Мишане, который приторговывал злодейкой собственного производства. Тот как раз снимал пробу с только что полученного продукта и по доброте душевной плеснул гостю своего фирменного горлодера.
– Крепкий, собака! – прослезившись, воздал должное Босяк продукции мишаниной фабрики.
Это ещё больше растрогало спасителя страдающей части человечества.
– Ну, так и быть, бери в долг, – с купеческой щедростью произнес он, вручая Босяку чебурашку с мутным содержимым.
Рядом с домом Мишани строился магазин. Босяк перемахнул через щелястый забор, сел возле котла с еще не остывшим битумом и в два приема осушил посудину. Он успел присмолить сигарету, и тут все закружилось и замелькало, понеслось с первой космической самогонной скоростью. Антабус спустя много времени всё-таки заявил о своём присутствии.
Очнулся он под утро. Голова влипла в растёкшееся битумное озерцо. Он рванулся, как бык, раззодоренный стаей оводов, но застывшая смола держала крепко, бульдожьей хваткой.
Босяк храбро сражался с битумом, пока не перепачкал