и преподавательница музыки, живая, черноглазая: вижу ее, как теперь, сидящей за нашим инструментом старинной немецкой фирмы, с двумя медными канделябрами и двуглавыми орлами поставщиков императорского двора, на пюпитре развернуты ноты. Смеясь, играя бровями, тетя Лиза оборачивается к гостям, нажимает на педаль носком узкой лакированной туфли. Вальс из «Фауста». Рядом, положив обнаженную руку на пианино, стоит наша дальняя родственница, невысокая, рыженькая и веснушчатая Рива Меклер в модном крепдешиновом платье в цветах, с глубоким вырезом, открывающим ущелье полных грудей, и квадратными накладными плечами, в огромных, как корабли, белых туфлях на высоких каблуках. Рива Меклер поет тонким голоском «В небеса самолет поднимая, с облаками беседую я», поет «Спи, любимый сын, тикают часы, мячик закатился под кровать…» – шлягеры той поры. Ей 27 лет, слишком много молодых девушек вокруг, мужчин мало, но Рива все еще не теряет надежду выйти замуж. Она приехала из Молдавии, живет у нас без прописки, на птичьих правах. Во время оккупации ее родители, братья, сестры и обе бабушки погибли, из одиннадцати тысяч обитателей кишиневского гетто всего шесть человек осталось в живых. Журчит пианино, руки тети Лизы обегают клавиатуру, берут бравурные аккорды, гости поднимают бокалы. И вот тут это случилось. В коридоре раздался, лучше сказать – грянул – звонок.
Три звонка. Значит, к нам. Музыка смолкла, тетя Лиза перестает улыбаться и переворачивает ноты.
Рива Меклер побледнела, хотя вряд ли можно было угадать это под слоем пудры. У Ривы нет прописки.
«Милиция, – шепчет она в ужасе. – Это за мной». И снова три нетерпеливых звонка.
Никто не решается встать и выйти в коридор, молча сидят и ждут. Один только виновник торжества поднялся из-за стола.
И дверь нашей комнаты растворилась. Там стояла невиданная, незваная гостья – высокая женщина в черном, в карнавальной маске. Обомлев, мы уставились на нее. Кто-то удушливо хихикнул, тотчас все смолкло, Кто такая?
Тонкая рука поднялась из-под плаща с красной подкладкой и поманила меня к себе.
«Стой, не ходи!» – кто-то снова прервал молчание.
Потом другой голос, рассудительно: «Может, вызвать милицию?» – возразили: «Зачем? Пусть садится с нами». – И сразу: «Милости просим!» Все зашевелилось, засуетилось, пододвинули стул. Гостья топнула ногой. Под гипнозом ее взгляда в узких прорезях маски я поплелся к ней сам не свой.
Не знаю, как долго мы прождали вдвоем в тишине и полутьме коммунального коридора, под болезненной лампочкой в потолке. Пришелица была высока и стройна. Теперь, вспоминая ее визит, не могу удержаться от сравнения. Она явилась из Тринадцатого года! Я попробовал приоткрыть дверь нашей квартиры – там продолжался праздник. Слышались приглушенные голоса, донеслось пианино…
Маска покачала головой.
«Оставь», – сухо приказала она. «Но они там ждут!», – сказал я.
«Оставь! Их больше нет». «Как это, нет. А музыка?»
«Никого нет».
«Откуда вы знаете?»
«Забудь их. Закрой дверь».
«А я?»
Она усмехнулась.
«Когда-нибудь,