горла. От собственного воя звенит в ушах – но и это хорошо. Рядом октавой ниже вторит Кристо – наши искажённые, незнакомые голоса сплетаются, как сплетались пальцы, когда он вёл меня за руку по ночной Югославии. До чего хорошо! Я наслаждаюсь истекающим, взмывающим, бьющим из меня звуком, его плотностью, его вольностью и силой. Чем дальше, тем больше кружится голова; сила, воля, беспричинная радость переполняют меня. Взвизгнув, я обрываю вой и вдруг срываюсь с места: бегу! Всё мелькает перед глазами, под пятками мокро от росы, ноги попадают в какие-то ямки, в петли сцепившейся травы, которая тут же рвётся, вдавливают в землю тонкие гибкие и твёрдые сырые прутики, потом на торчащие из утоптанной широкой тропки древесные корни, всё вокруг несётся, мелькает, выскакивает, исчезает. В ушах стучит кровь – бежать здесь, во весь опор, во все силы, почти то же самое, что танцевать.
Вдруг земля словно вылетает из-под ног. Нет, она просто круто опускается, и я скольжу сначала на пятках, а потом и на заду, по мокрой траве. Мой спуск останавливают кусты. Над головой я слышу прерывистый, задыхающийся смех Кристо.
– Ну, ты даёшь! Не «волк», а олень какой-то!
Я сижу на склоне небольшого лесного овражка. Если бы не кусты, я бы въехала в большую лужу на дне. Мысль об этом кажется мне ужасно забавной – мой смех такой же хриплый и прерывистый, как у Кристо. Я запрокидываю голову, чтобы взглянуть ему в лицо, но сейчас это всего лишь тёмное пятно, только поблескивают глаза и зубы.
Кристо помогает мне выбраться и мы идём к его домику. Мне пора возвращаться в моё временное логово.
Через две недели – всё ещё никаких результатов. Ожидание начинает раздражать меня.
– Может быть, ты что-то не так делаешь, – говорю я Кристо.
– Я делаю то, что ты предложила.
– А я не говорю, что ты делаешь «не то», я говорю, что ты делаешь это «не так». Чёрт, я должна это увидеть сама.
– Это опасно! Даже с твоим городским костюмом и с косичками твоё лицо всё равно бросается в глаза.
– Значит, надо сделать так, чтобы рассмотреть его было трудно.
Я решительно хватаюсь за кухонный нож.
– Ты собираешься себя изуродовать? – с неприятным интересом спрашивает «волк». Я сердито сверкаю на него глазами и обрезаю несколько серых прядей на уровне подбородка, превращая их в очень длинную чёлку. До ритуала я и так носила чёлочку, но за время беспамятства меня ни разу не стригли, так что она слилась с остальными волосами. Теперь я почти вернулась к былому образу: примерно настолько чёлка отросила, когда я встретила Батори в Коварне. Разделив пряди так, чтобы наружу выглядывал правый глаз, я торжествующе гляжу на Кристо:
– Вуаля! Осталось заплести косички, и можно идти.
– Но сейчас только пять часов дня.
– Когда заплетём, станет позже. Гораздо позже, – я сую ему в руки гребешок и жестяную миску, в которой я храню крошечные зажимы для волос. – У тебя получится ровнее, а значит, неприметнее, чем у меня.