эту баранку. Голубика совершенна! У неё прямая элегантная спина, узкая, с крутым
отбивом талия, ноги… А, да что там говорить! И она, вот эта женщина, станет его женой, его
собственной женой!? Да за что же ему такое!? За какие особые заслуги Судьба теперь потакает
ему?! Ну, мечтал он, конечно, о своей женщине, мечтал. Мечтал о той, что будет похожа на
Голубику (теперь кажется, будто и Люба была чуть-чуть такой) – не мечтал только о самой
Голубике.
Серёнька его «заезд» воспринимает с восторгом.
– Здорово, мужик, – говорит Роман, пожимая его ручку, – здесь остановка разрешается?
– Лазлешается, – серьёзно отвечает он.
А родителей-то, оказывается, дома нет. Предупредительно уйдя на двухсерийное кино, они
оставили внука. Ну, это уж они хитрят, пытаясь сживить их всех троих.
Роман продолжает наблюдать за Голубикой на кухне, невольно размышляя о том, что человек
бывает привлекателен не только лицом или фигурой, но и всяким своим жестом и движением. И,
оказывается, может быть не только пластика балерины на сцене, выработанная немалой работой
над телом, но и пластика женщины на кухне.
– Слышь, Ирэн, – впервые, даже с какой-то неловкостью произнося вслух её имя, говорит он, –
мы что, выходит, поженимся, да?
– Ну разумеется, – с чуть наигранным недоумением, словно для неё это обыденно, отвечает
она. – И у нас будет своя квартира. Или ты не согласен?
– Насчёт тебя нет никаких сомнений. Насчёт квартиры – не знаю. Вчера меня твой отец как
будто убедил, но всё равно что-то тут не то. Кстати, что мне ещё не по нутру, так это роль какого-то
дублёра. Скажи хоть, чьё место я тут вдруг занял?
Грустно вздохнув, Ирэн садится напротив.
– Да, я ещё вчера поняла, что с тобой лучше не вертеть и не шутить. Лучше сразу рассказать…
Понимаешь, был у меня один. Просто встречались… Ты покушал? – спохватившись, спрашивает
она сынишку. – Ну, беги тогда, поиграй… Он женатый, дети есть. Только вот не знаю, поверишь ли
ты мне – встречались мы без интима. Всё сводилось к тому, что он уламывал меня, да уломать не
мог. Меня его семейная ситуация угнетала. От того-то и вся моя конспирация дома. Мои бы меня
не поняли. Я ни слова о нём не говорила. Маме-то ведь только зацепочку дай, всё потом вытянет.
Ну, а для моих теперь – это был ты. Договорились? Если хочешь, будем считать, что и для меня –
это был ты. А того не было вовсе. Мне и самой приятней так считать. Правда, не так уж я по нему
и страдала, как мама тут вчера высказалась. Это уж она тебе подыграла. Меня тяготило глупое
положение, из которого я не могла выпутаться. Но ты мне помог. Сегодня я позвонила ему, и ничего
не объясняя, сказала лишь одно слово: «прощай». Так что, ответственно тебе заявляю: его уже и в
самом деле нет. И вообще отбрось все мысли, что ты вроде вместо кого-то. Давай решим так: ты
81
есть сам по себе, и никого другого не было.