мы с вами на одном уровне развития. Вероятно, это аппараты других, более совершенных цивилизаций, быть может, инопланетных.
– А в вашем параллельном мире есть Баклуши?
– Конечно, Артур, и дерево такое же, как вот это, есть, и речка. Скучать не будешь.
Артур посмотрел на Узень, заросший бородой-камышом, на распухшую коленку вяза, на довольного суслика у норки:
– Нет, милая Вера, пусть останется все, как есть. Без родственных душ в наших мирах ни тебе, ни мне не будет счастья. Видишь ворону? Почему она у ног моих сидит. Своим считает.
– Я все поняла, Артур, но переубедить меня трудно, ты достоин настоящей любви – искренней, бескорыстной.
– Еще раз спасибо тебе, Вера, хотя много в твоих словах преувеличений.
– Зато я поняла главное: в открытую душу проще всего плюнуть. Прощай, несостоявшееся счастье мое.
Не стало и второй Веры. А, может быть, образ девушки – продукт его воспаленного мозга. Чтобы охладиться, Артур вошел в Узень. Здесь было мелко, а там, за камышами, он знал, таился омут. Сомкнулись над головой серые воды, а где вынырнул парень, никто не видел. К излучине редко приходили баклушевцы, далеко, а суслик, как ни вытягивался на задних лапках, за камыши не мог заглянуть.
Уха для сатаны, или
О референдуме в деревне
На берегу речки в проеме камышей ловил рыбу старик.
– Смотри, Федор, как похож на Кузьмича. Если бы не умер неделю назад, точно был бы он. И самокрутка – в палец, и дымит как паровоз.
– Не может быть, Роман, Кузьмича мы сами заложили в глину, до сих пор поясница не сгинается.
– Брата-близнеца у него точно нет. Сестру знаю, но она давно слух потеряла и только улыбается всем. Надо подойти к рыбаку и спросить, кто он.
– И, правда, чо прерякаться, не на свадьбе же.
Роман и Федор подошли к старику.
– Извини, товарищ, очень ты похож на Кузьмича, а его мы недавно похоронили, развей наши сомнения, – сказал Роман.
– Зря сомневаетесь, Кузьмич я, просто захотел ухи, вот и рыбачу.
– Так мы же сами тебя в пласт замуровали, – опешил Роман.
– У меня до сих пор поясница не сгинается, – поддержал друга Федор.
– Не могилу выкопали – траншею, надо было на штык лопаты помельче, с трудом выбрался, – затянулся смачно дымящимся самосадом Кузьмич.– А боль в твоей пояснице, Федя, скоро пройдет: Акулина, твоя залетка, вылечит, как и своих мужей.
– Да, они умёрли, Кузьмич?
– А я о чем тебе толкую, Федя. Карма у нее нехорошая.
– Тоже скажешь, Кузьмич, нехорошая, сидеть можно на ней, сам сколь раз пробовал.
– Роман объяснит тебе, о чем я. Если успеет. Недолго ему осталось кренделя выписывать.
– Он, Кузьмич, из дуба жену свою Анастасию топором вытесал, вылитая. На ее могиле хотит поставить, когда умрет.
– За другие фигуры он, Федя, поплатится. Да, да, Роман, скоро братья Даниловы поставят тебя на костыли, за излишнюю похоть.
– Все-то