Двое в резиновой лодке остановились у камышей, опустив в воду концы проводов, подключенных к аккумулятору – так они называли большой ящик.
Красиво было на пруду. В нем отражалась заря, прибрежные деревья. Плескалась рыба. И тут их осенило: вновь готовят подлянку рыбаки, ненасытные террористы.
Судаку шел восьмой год, и он торпедой помчался за излучину реки. Еще сильнее рвал плавники подлещик, отталкиваясь от пугающей воды.
Прошел по телу, ударил по мозгам еще незнакомый им электрический разряд. Лишь потом, очнувшись, они узнали: в излучине было убито все живое, даже козявки, и ее назвали мертвой.
Долго обходили стороной рыбы это место, плача от бессилия и несправедливости. Но в воде не видно слез, да и не бывает слез у рыб.
На краю у сказки
Широкая река, виден лишь край Заволжья, к которому катились волны. Со лба правого берега стирали росу полотенца – тучи. На палубе теплохода у борта стоял бледный юноша, глядя на кипящую за кормой воду. След тянулся углом по далекому изгибу реки, за которым остались город, надежды. Будто выбросили его из самолета без парашюта, и надвигалось неизбежное. Лучше бы он разбился о землю сразу, когда прыгал вместе с ней в аэроклубе с парашютом. Теперь она на крыле, есть свой дельтаплан, подаренный солидным мужчиной. Заигрывает с ним, хотя в два раза младше этого денежного мешка, и вдвое больше ростом.
Улыбка у него получилась настолько измученной, что стоявший рядом мужчина в очках и с копной ковыля на голове спросил:
– Вам плохо? Я экстрасенс. Хотите открыть мне душу?
– Да хоть черту, мне теперь все равно.
Очки седого мужчины зажглись зеленым светом. Из его сумочки выглянул чертенок и тоже сверкнул изумрудами глаз.
– Вы колдун?
– Не бойтесь. Это мой кот Матвей, едем с ним в деревню на отдых. Устали в камере на девятом этаже. Лифт заработает, если дашь лифтеру на пиво. Что же вас беспокоит? – погладил он торчащие из сумки уши Матвея, словно тот подслушивал.
– Все: и душа, и сердце, и мысли.
– Поссорился с девушкой? Расстался? Другая любовь вклинилась?
– Все сразу, и многое другое. Перевешивают богатство, роскошь. А когда заговоришь о чем-то светлом, возвышенном, о нравственной чистоте, тебя даже не понимают. Уезжаю я, далеко, навсегда, чтобы вырвать, забыть.
– От себя не уедешь. Ты хоть простился с девушкой, поговорил с ней?
– Написал три слова: прощай навсегда, Гена.
– Я вижу – плачет она. Как дешево себя ты ценишь: умный, красивый, сильный. А струсил, сдался. Скорее и нет другой любви. Как ты думаешь, Матвей?
Недовольный кот выглянул из сумки, облизался и, полоснув зеленью глаз, отчетливо прошипел:
– Не – а.
«Какая-то мистика: колдун, говорящий кот. Нет только ковра – самолета» – подумал юноша.
– Будет тебе ковер – самолет. Подожди немного, – прочитал его мысли незнакомец.