Миртой? Или со мной что-то не так?
– Стоп, все остановились. Что вы сейчас сказали, Васильева?
Девушки прервались вместе с Соней Романовской и её бокастым «стейнвеем».
– Миртой, я не ослышалась? Ваша уверенность, Васильева, меня просто ужасает. Выйдите в центр, прошу вас.
Евгения выпорхнула и замерла посреди зала.
– Что не так? Взгляните на себя в зеркало. Всё не так. Мышцы у вас слабые, кости неокрепшие. Дальше имеет смысл продолжать или этим обойдёмся?
– Продолжайте, – Женя закивала головой, а сама подумала: «Ну чего ты прицепилась-то? Слово сказать нельзя».
– Ну, извольте. У вас, Васильева, нет скорости сокращения при исполнении туров и пируэтов, и этого уже более чем достаточно, чтобы прекратить этот бессмысленный разговор. Возвращайтесь на исходную, Евгения, объяснений достаточно.
Задетая за живое этой несправедливой тирадой, Евгения подчинилась и встала на прежнее место, злобно сверкая глазами.
– Девочки и мальчики, – уже на грани рабочего обморока продолжала Петровская, – как можно больше трудитесь над собой! Только дисциплинированные, только сильные мышцы способны справляться с техникой академического танца. Теоретическая часть окончена, и я от вас уже устала. Продолжаем, – скомандовала Ася, показательно спрятав зрачки за спасительные веки.
Через полтора часа после начала репетиции как ни в чём не бывало с открытым, невинно-простым лицом в зал вошла Милена Соловьёва.
– Извините за опоздание. Я готова, – она пыталась казаться наивно-мечтательной девушкой, словно уже вошла в свой сценический образ.
Ася стиснула зубы от злости и молча кивнула ей в знак согласия. Виллисы расположились на полу вдоль стен, Серж остался стоять у окна, Платон замер у рояля, на заднем плане маячила Софья Павловна Романовская.
Теперь в центр зала вышла Милена Соловьёва, с необыкновенно бледным лицом, контрастирующим с её иссиня-смоляными волосами и такими же бровями. Началась одна из главных сцен – сцена сумасшествия. Ася Петровская смотрела на Милену и не верила своим глазам. Порядок движений выучен назубок, он был у неё уже, так сказать, в ногах. Она совершенно нигде не пережимала. Когда же она успела созреть для этой роли? Чёрт бы её побрал, в самом деле! Или это у неё в крови? Она танцевала необыкновенно робкую девушку, над которой на самом деле навис злой рок. Никаких ненужных ужимок, лишних жестов, никакой суеты, просто одинокая девушка, живущая в себе. Полнейшая откровенность, блуждающий взгляд. У Аси заныло сердце от такой глубины образа, безупречности позировок, словно это не эгоистка высшей пробы, дрянь и стерва Милена Соловьёва. Перед ней была несчастная, не от мира сего француженка Жизель, обидеть которую мог только самый бессовестный, самый бесчеловечный мужчина на свете. Когда Ася, так сказать, пришла в сознание после короткого помутнения в голове, она осторожненько, украдкой взглянула на Сержа, чтобы оценить его реакцию, попытаться угадать его чувства к Милене в эту минуту, может быть, поймать впечатление,