охрана, провожаемые криками, свистом и улюлюканьем, выскользнули из Кремля.
Развеивалась, оседала пыль, как дым от кадила, и у людей, которые стояли вдоль улиц, будто пелена спадала с глаз. Даже те, что при одном виде белого клобука митрополита всегда первыми бросались в снег или грязь – и убогая бабка в залатанной паневе, и полуголый гультяй, и юродивый с веригами в рубище, – смотрели вслед беглецу с горечью и укором, и слышалось отовсюду:
– Отступник! Киприан предал нас!..
Но когда на выезд из Кремля направились бояре и дети боярские, восставшие закрыли все ворота. У Фроловской, Никольской и Боровицкой башен между горожанами и великими людьми, что пытались пробиться силой, начались ожесточенные стычки. Со стен летели огромные камни, калечили людей и лошадей, разбивали возы с добром. Несколько бояр были убиты. Только вмешательство архимандритов Симеона и Якова, именитых купцов сурожан и суконников да старост черных и монастырских слобод спасло остальных. Многие из людей великих и служилых покинули город. Но некоторых так и не выпустили – заставили возвратиться в свои дворы.
Глава 4
Андрейке только сейчас удалось улизнуть из дома и пробраться в Кремль. Отъезда великой княгини и митрополита отрок не видел, в стычках горожан с бегущими из Москвы боярами ему не довелось участвовать. Сердясь на себя и мать, шныряет он между людьми в толпе. Жадно прислушивается, выспрашивает знакомых, огорчается, что Киприану разрешили увезти книги, негодует на бросивших город бояр. Вокруг Андрейки раздаются возбужденные, взволнованные голоса.
– Будем насмерть стоять, но не пустим в стольный град ордынцев! – кричит какой-то слобожанин в набойчатой косоворотке.
– Пусть только сунутся!.. – угрожающе трясет кулаком другой. – Не поможет клятым, хоть и крадутся, яко тать в ночи!
– Шиш Тохтамышу! Шиш! – тонким голоском вопит подвыпивший пожилой сирота в длинной рубахе; взобравшись на телегу, притопывает ногами в лаптях, тычет во все стороны сморщенной рукой – показывает кукиш.
– Устоим, не опасайсь, люд московский, ходили на Москву и Ольгерд и Мамай, да едва ноги унесли!.. – несется над толпой громкий, уверенный голос сына боярского в бархатном кафтане.
– Не управиться нам без Митрия Иваныча… – сокрушается купец в поярковом колпаке.
– Пропали мы, сиротинки, без князя-батюшки, – плаксиво причитает рябая баба…
Вдруг возле Андрейки разом все стихает. Бесновато приплясывая, через расступающуюся перед ним толпу несется Дулепко-юродивый. Портки и рубаха изодраны, ноги в струпьях, на толстой веревке, которой он опоясан, болтаются вериги в четверть пуда каждая. Вокруг темного, в глубоких морщинах лица седые волосы и борода венцом торчат…
«Будто грешник с картины той, «День Страшного суда»! – отскакивая от юродивого, думает отрок. – От бы его нарисовать…»
– Молитесь, молитесь, души грешные! Конец света настанет! Настанет! Настанет!.. – закатывая глаза, выкрикивает