себе ее продолжение и создать историю, которую можно противопоставить общепринятой? Все потайные тропы просчитаны и стерты, сознание каждого предустановлено по официальному канону и его регулярно подправляют. В царстве Единодушия неверие просто немыслимо. Но тогда почему Система запретила неверие, если она сознает его абсолютную невозможность и всячески ее укрепляет?.. И вдруг интуиция подсказала Ати, что на самом деле план совсем прост: Система не хочет, чтобы люди верили! Сокровенная цель именно такова, ведь если люди верят в какую-то одну идею, значит, можно верить и в другую, например, противоположную, и сделать ее главным козырем в борьбе с первой идеей, обманчивой. Но поскольку смехотворно, невозможно и опасно запрещать людям верить в идею, которую им же навязывают, предложение превратилось в запрет неверия. Великий Распорядитель говорит об этом другими словами: «Не стремитесь верить, вы рискуете уклониться с пути в сторону другой веры; просто запретите себе сомневаться, говорите и повторяйте, что наша вера единственная и настоящая, и такой она всегда и будет в вашем сознании, и не забывайте, что ваша жизнь и имущество принадлежат мне».
В непрерывном познании искусства ухищрений Система давно поняла, что истинно верующие создаются лицемерием, а не верой, которая по своей подавляющей природе неизбежно влечет сомнения, чреватые бунтом и безумием. Система также обнаружила, что настоящая религия не может быть ничем иным, кроме как хорошо упорядоченным ханжеством, доведенным до монополии и поддерживаемым постоянным страхом. Остальное уже было делом техники: всё от рождения до смерти, от рассвета до заката, привели к Системе, и жизнь истинно верующего превратилась в бесконечную череду движений и слов, подлежащих повторению; она не оставляла ему никакой свободы действий для мечтаний, сомнений, размышлений, случайных прозрений и, быть может, веры. С трудом Ати пришел к заключению: верить – значит не верить, а обманывать; а не верить – значит верить в противоположную идею, то есть обманывать самого себя и создавать ложную догму для другого. Так обстояло дело в условиях Единомыслия… а в свободном мире? Перед этим препятствием Ати отступил – он не знал свободного мира и просто-напросто не мог представить, какова связь между догмой и свободой, а также что из них сильнее, первое или второе.
В голове у него что-то сломалось, но он не понимал, что именно. Между тем, он ясно осознал, что больше не хочет быть тем человеком, которым до сих пор был в этом мире, внезапно показавшемся ему ужасно гадким и грязным; Ати сам возжелал метаморфозы, которая начинала зарождаться в муках и стыде, пусть даже она его убьет. Он хорошо понимал, что истинно верующий человек, которым он был до этого, умирает в нем, на смену ему приходит новая жизнь. Ати находил ее захватывающей, в то же время она неизбежно сулила жестокое наказание, несла уничтожение и проклятие для него самого, гибель и ссылку для его близких, поскольку, и это было очевидно, как божий день, он не мог сбежать из этого