красавиц с «невинными» свинцовыми белилами. Температура, боль в животе, не проходящая по две-три недели, тошнота и бессонница объяснялись либо несвежей пищей, либо сглазом, порчей от недобрых людей. А на самом деле это была «свинцовая колика» от накопившегося в организме металла. Помочь им уже никто не мог.
Осуждение просто выплескивалось из глаз окружающих женщин, но слово молвить поперек никто не смел. Царица ведь! И матушка родная далеко, да и ее, поди, на послушает.
Но ведь государь зовет ее в свою опочивальню, и словечка не вымолвил, чтобы прихорошилась. Тут уж всем смириться приходится: перечить царю – себе дороже.
Зато нарядили меня так, что я вздохнуть не могла. Поверх нарядной рубашки еще и выходное платье, расшитое золотом и самоцветами. Весило это чудо не меньше пуда и удобно в нем было, как в каменном мешке. Но тут уж пришлось прикусить язык мне: не оборванкой же перед светлые государевы очи являться. Другие вон тоже на себя по десятку килограмм парчи, бархата и самоцветов носят – и ничего. Придется и мне потерпеть.
– Платье до времени уберите, – распорядилась я. – Мы с царевной Ириной к исповеди скоро пойдем. Негоже в церковь в таком виде являться.
Слава Богу, на какое-то время меня освободили от этих доспехов и заменили из простым бархатным платьем черного бархата. На голову приладили такую же шапочку с покрывалом: при желании в него можно было закутаться с головой. И отпустили с миром замаливать земные грехи перед тем, пока я еще не натворила новых.
Узкими коридорами и бесконечными лесенками я в сопровождении Агафьи добралась до дворцовой церкви. Перешагнула порог – и временно ослепла от яркого света сотен свечей. Когда я вообще последний раз была в церкви? Не помню…
Ирина уже ждала меня, одетая так же просто, с покрытой головой. И в тот же момент из боковой церкви вышел священник – высокий, дородный мужчина в просто черной рясе и с большим крестом на груди.
– Ты иди первая, – шепотом сказала Ирина. – Я пока помолюсь.
Я шагнула вперед и по какому-то наитию опустилась на колени перед батюшкой. Господи, я же вообще ни разу в жизни не исповедовалась!
– Слушаю тебя, дочь моя. Чего ты хочешь?
– Исповедаться хочу, святой отец.
– На заутрене сегодня была ли?
– Была.
– Тогда слушаю тебя. Какие грехи исповедать хочешь?
– Гордыню, батюшка. Загордилась перед невестками своими, посчитала их ниже меня по происхождению.
– Сожалеешь ли об этом?
– Сожалею. Все мы – дети господа.
– Отпускаю тебе грех сей малой епитимией: трижды в день читать «Отче наш». Еще в чем грешна?
У меня в голове не было ни единой мысли.
– Супружеский долг свой добросовестно ли и с любовью исполняешь?
– Да, батюшка.
– О других мужчинах, помимо супруга, мечтала ли?
– После свадьбы – никогда.
– Грешишь ли чревоугодием и винопитием?
– Грешна чревоугодием: