подумать, что если так будет продолжаться дальше, то в долину скатятся только уши… Лечу прямо на уступ, за которым бездна, пустота. Он – мое спасение. Машинально выбрасываю вперед ноги и ударяюсь… Некоторое время лежу, тщательно прислушиваясь к боли во всем теле. Целы ли кости? По спине растекается горячая лужа – разбился термос. Сверху доносится тонкий голос Данияра:
– Эй, ти, как там?
– Ничего, сейчас вылезу, – отвечаю таким же тонким голосом…
В горах голоса людей кажутся тонкими. И собственный голос кажется писклявым и противным, не знаю, почему – может, оттого, что заложило уши, может, от разреженного воздуха. Внизу, в долине, это чувство проходит.
…Старик подает веревку, ту самую, которая была приготовлена, чтобы привязать добычу к седлам. Веревка короткая. Срывая ногти на обледенелых камнях, поднимаюсь, хватаюсь за спасательный конец.
– Так можно и башка на гора оставить, – ворчит старик. – Куда бежал? Зачем бежал?
Молчу. Виноват.
Ущелье раздваивается. Мы пускаем собак в одну сторону, сами идем в другую. Легкий ветерок тянет навстречу. Козлы не услышат нас по запаху, и собаки, обогнув хребет, выставят их прямо под выстрелы.
Я с любопытством рассматриваю тропы, пробитые животными в камне. Сколько же поколений стучали здесь копытцами, если не выдержал даже гранит?
– Видишь, тот скала, – показывает Данияр на противоположный склон. – До войны меня там тэке чуть совсем не затоптал… Много тэке бежал, может тыща, может две. Это место так и называется: Минтэке – тыща тэке…
Я настолько устал, что не хочу расспрашивать, как это произошло, что дикие козы чуть не растоптали охотника – разве так бывает? Разглядываю противоположный склон в надежде увидеть эту самую тысячу. Вижу голые скалы, в ущельях языки вечного снега, между камней клочки серой растительности. Здесь любая лошадь через несколько шагов переломает ноги, сюда не поднимаются колхозные отары, здесь ветер гуляет свободно над вершинами, ибо нет ему преграды – выше только небо. И только охотник в своем извечном стремлении нет-нет, да и потревожит суровый покой заоблачных высот.
С противоположного склона срывается стайка уларов. Они проносятся над ущельем и садятся где-то на нашей стороне.
– Испугались чего-то, – высказываю предположение.
– Нет, – кивает головой старик, – утром кушали мало-мало, сейчас отдыхать пошел. Нас не видел. Это хорошо. Сейчас надо идти тихо-тихо. Улар увидит – закричит, улетит. А тэк услышит и не пойдет сюда, Так? Так…
Прикрываясь камнями, чтобы ничем не выдать своего присутствия, пробираемся дальше. Впереди открывается небольшая котловина, окруженная с трех сторон почти отвесными скалами, с четвертой – пропасть…
– Здесь будем ждать, – говорит спутник.
Я понимаю его замысел: обилие следов на земле, помет – все говорит о том, что именно сюда приходят тэке на дневку.
Место для засады выбираем неподалеку друг от друга. Я помоложе – чуть повыше, старик – пониже. Стою за уступом,