Дениска не бывал в этих местах, и все казалось интересным. Соорудив из камышинок легкий скрадок, он затаился в нем и стал наблюдать. Над землей полыхала заря. Сладким запахом прели и свежестью дышали просторы. Лед уже отошел от берегов и лежал на черной груди земли большим серебристым медальоном. Узкая полоска воды между льдом и берегом, окрашенная лучами зари, окаймляла медальон драгоценной оправой…
Залюбовавшись, он очнулся только тогда, когда прямо перед ним плюхнулась на воду гоголиная стайка. Это было неожиданно и дерзко. Даже не верилось, что в пяти-шести метрах сидят настоящие дикие утки, и их можно наблюдать совсем рядом, а не пролетающими в недосягаемой синеве… А гоголи сидели неподвижно и настороженно косили глазом на близкий берег. Потом один из них, окунув клюв, поднял черную, с белым пятном головку и пустил себе на спину серебристую струйку. Второй нырнул. Третий вытянул шею и попытался ущипнуть соседа…
Выстрелить Денису не удалось. Даже одного неосторожного движения оказалось достаточно, чтобы гоголи взлетели и… Он проводил их взглядом. И не было ни досады, ни сожаления. Только радость, светлая и непонятная.
Больше утки не прилетели. Возвращаясь домой, Денис снова завернул на ту лужицу, к которой с таким нетерпением подкрадывался ночью, и тщательно исследовал все вокруг. Днем это место оказалось совсем не таинственным. Деревья стояли редко, и ветви не царапали лицо. С березы, пораненной нечаянным выстрелом, капал сладковатый сок. В луже плавало оброненное птицей перо, а на илистом дне отпечатались следы утиных лапок. Дениска с любопытством рассмотрел их и даже, взметнув облачко ила, потрогал руками – здесь сидела дикая, но ЖИВАЯ птица.
…Потом ему стали знакомы каждая тропинка в наших лесах, каждая камышинка на озерах. А интерес к охоте пропал. И когда он покидал наши края, то чудное ружье с серебристой чеканкой на замках так и осталось висеть на стене, запыленное и никому не нужное.
По сидячим…
Осень опалила землю. У обочин доцветали ромашки, догорали звёздочки полевого горошка. Уже тянулась паутина на ветру, и косачи вылетали кормиться на свежее жнивье.
Алешка сутками не вылезал из кабины: возил хлеб от комбайнов на ток по разбитым проселкам, по кочковатым лесным дорогам – нет у колхозного «газика» асфальтовых путей и когда они встречаются случайно, то таращит машина фары – глаза и не может понять – что за чудо? Так, во всяком случае, утверждал Алешка.
Был у Алешки друг. Звали его Степан. Работал Степан в лесхозе а жил на кордоне, рядом с колхозной заимкой.
Охранял заимку древний дед, не снимавший круглый год ватные солдатские штаны. И кордон, и заимка располагались на небольшой поляне; с одной стороны к ней подступал сосновый бор, с другой вытянулись в поля березовые и осиновые колки – пристанище дикой живности.
И Степан, и Алешка были охотниками. Алешка даже ружье возил за спинкой сидения, но охотились оба редко, наскоком, потому что в самый разгар сезона хватало других забот, зимой же… Зимой не наохотишься.
Однажды