вас и осталась…»
На учениях лучшее место – боковое боевое охранение. Где-то рядом в пределах видимости под присмотром топает, перестраивается, бегает рота, а ты с напарником, изображая бдительность и маскировку, все же идешь вольно, травинки покусываешь, глядишь на небо и птах, почти свободный человек, радуешься безмерности пространства, сочиняешь в уме письма, которые писать-то некому: родители сами на войне или остались «под немцем» в оккупации или в местах, куда письма не ходят. Молятся, наверное, они, чтоб войны нам не досталось, а мы только и мечтаем, как дорваться до нее и стать победителями. Где-то в небесах, как повествует притча, сталкиваются перед престолом эти противоречащие друг другу молитвы и разбиваются, не долетая до места назначения…
Но и бега в противогазах кажутся уже трудноватой, но терпимой прогулкой по сравнению с преодолением водных преград. В Средней Азии рек немного, и те далеки от нас. Зато поблизости есть канава, она же арык, заменяющая всю окрестную канализацию, которой в этой местности вообще нет. Впрочем, здесь все обходятся и без нее и без водопровода. Вода поступает по арыкам для питья и полива садов-огородов, она же смывает все, что собирается и скапливается на полях, рядом с домами. Основные отбросы в канаву идут с хлопкоочистительного и маслозавода, на втором масло давят из хлопковых, кунжутных, реже подсолнечниковых семян, а в последнее время к ним добавились кокосы, их нам шлют через Иран-Афганистан по ленд-лизу союзники. Когда нас посылают на выгрузку их, пробуем кокосовое молочко, но очень редко, так таскаем кокосовую кожуру, на вкус нам кажется как шоколад; через годы попробовал ее вновь с предощущением радостного вкусового узнавания и… невесть что. У голода, выходит, свои цвета…
Пока же мы вползаем в смрадное вялотекущее болото, все в сизо-гнилостной слизи, поднимая выше носы и оружие, затем уходим в глубину, где надо уже двигаться вплавь и где вместо дна слоенка из напластований всякого дерьма. Эта операция нашему сержанту не доверена, командует сам командир взвода, прохаживающийся по береговой насыпи с абрикосовой палочкой в руках, которой он постукивает по голенищу сапога, изображая из себя то ли немецкого киношного офицера, то ли английского со стеком в руках.
С ревущим «Ура!» мы берем противоположный берег, с нас свисают сизо-фиолетовые маслянистые хлопья, наподобие водорослей, растущие из всякой пакости. О, как чуден воздух и прекрасна жизнь на берегу, но новая команда «Воздух! Укрыться в воде!» сгоняет нас в канаву. После отбоя учений, уже в строю ждем быстрого хода в казарму, ан нет, нас еще выдерживают на февральском ветерке, проверяют оружие и всю амуницию и лишь затем командуют: «Шагом, с песней марш!» На такой случай есть и песня: «Он недаром кончил школу полковую, научился метко поражать врага, но не забывает девушку простую – черные ресницы, синие глаза…»; с этими словами мы меняем самопроизвольно шаг на бег