посольство в Москве. Новый взрыв надежд и эмоций. Как в том анекдоте с самоубийцей, который полез вешаться, увидел на шкафу бутылку, отхлебнул глоток и изрёк: «Кажется, жизнь налаживается». Приехали с женой и двумя дочерьми. Надели лучшие костюмы. Младшей купили новое платьице и башмачки с бантиками. Заходим нарядные. В большом зале сидят на скамейках около двадцати семей. Большей частью еврейских. Пять дверей в комнатки для собеседования. Фамилии выкликают по микрофону. Ждём. Из двери выходит парнишка лет восемнадцати. Все вопросительно подаются вперед:
– Ну как?.
– А шо как? – отвечает он с явным украинским акцентом. – Спрашивают: угнетали? А вы, угнетали вас или нет – отвечайте: угнетали. И все будет o’key.
Все успокаиваются: трудно ли соврать советскому человеку. Жена дает последний инструктаж:
– Ты расскажи, что ограбление квартиры с избиением организовало КГБ, узнав, что ты собираешься уезжать.
Я вяло киваю, а сам думаю: «Ну что я могу сказать? Что за границу не пускали? Так всех не пускали. Что травили 6 лет и с работы выгнали за ссору с партийным начальником? Так, может, я человек склочный. Что в КГБ объяснительную писал, где достал тексты песен Высоцкого? Так подумают, что у меня крыша поехала. Хоть и была это чистая правда. Главное для них то, что я не еврей, не баптист, не гомосексуалист, в тюрьме за убеждения не сидел и в диссидентском движении не участвовал. Да еще и в комсомоле был». В общем, врать не пришлось. Поговорили с милой дамой минут лесять – вот и всё интервью. А через полчаса нам выдали бумагу о том, что нам присвоен статус «пароль» (Paroly Public Benefits), и что решение можно обжаловать в течение двух недель. «Пароль» отличался от статуса беженца тем, что нам не полагалась государственная помощь. Это не страшно, но для въезда в США нам нужно найти спонсора, то есть организацию или физическое лицо, которое подписало бы бумагу, гарантирующую материальную поддержку, если мы, скажем, станем безработными. Ободрённые первым успехом, мы поехали проходить медицинское обследование, а затем отвезли документы в иммиграционный центр на Планерной. Медицинские бумаги были действительны в течение года. Однако, прошел год, за ним другой, а дело не сдвигалось. Сандийская лаборатория, с которой у меня был контракт, ответила, что не может выступать спонсором, поскольку она – государственное предприятие. Родственников за границей у нас не было, так что дело это завяло.
Тем временем эта жизнь на одной картошке, с вечными задержками зарплат и пенсий, продолжалась. На почте всё время висела табличка «Денег на выплату пенсий нет», а ниже текст сообщал, что пенсионеры, которым совсем не на что жить, могут обратиться в собес, комната сто два за получением талонов на питание. Угнетало не только то, что дети совсем не видят фруктов и конфет, но более всего – отсутствие перспективы, ибо было ясно, что и через сорок лет вряд ли экономика заработает нормально.