одинокий женский голос, бесстрашнее прочих. – Три лета тому на север ходили, на будинов[21], – и сколько наших тогда полегло! Умирать – нам, а добыча – царю?!
Сайтаферн угрюмо поискал взглядом наглую бабу и, не найдя, сделал вид, что не слышал.
– У меня тебе дар имеется, великий вождь, – целая бочка отменной соли. – Аспаруг торопливо выбрался вперед. – У йованов и то такой нет. У северных людей выменянная, из глубины добытая….
– На что мне твоя соль? – рявкнул Сайтаферн. – Мы сами ее продаем! Яйца твои высохшие солить? Имейте в виду: не заплатите сколь надо, ксай Гатай заберет в уплату ваших детей. А уж сколько и каких, решу я!
Женщины застонали.
Из толпы выскочила седая уже вдова гуртовщика Смуна, что гонял табуны в самую Тану, пока не подхватил злую горячку.
– Вот! – На ее скрюченной ревматизмом ладони тускло блеснуло золото. Зиндра различила изящную заколку для плаща – фибулу, сделанную в виде дракона, кусающего свой хвост.
– Возьми, сынок, – родовое добро! От деда досталась, что с Савмаком ходил на даков… Прими за йер наш…
– Скажешь тоже, «от деда»… – сказал, как хрюкнул, шрамоносец, – небось, могилу царя древнего разрыли… Ну да ладно, вещица золотая, за такую можно доброго коня взять…
– Сынок, – пробормотала Алга, – за такую трех коней взять можно…
– Молчи! – Сайтаферн свирепо вытянул ее плетью по спине, так что лопнуло ветхое сукно. – Какой я тебе «сынок», овца старая? Но так и быть, спустим вам на этот раз! Но это мы, царевы слуги. Пусть ксай Гатай решает: помилует – живите, а нет – как Папай[22] положит…
Ноги старухи подкосились, она упала лицом вниз. Сквозь разорванное одеяние был виден кроваво-синюшный рубец, рассекший старческую кожу.
– Да будет это вам на память! Чтобы не забывали, как нас надо встречать!
Аорс сплюнул сквозь зубы, развернул коня и поскакал прочь. Воины потянулись за ним; заскрипели груженные добром арбы…
Зиндра всхлипнула. Видать, даже та воинская добыча, которую мужчины сберегали в степных ухоронках, оказалась чересчур бедной. Или, может быть, мужчины слишком медлили с ней расстаться, до последнего надеясь, что «черный день» еще не наступил. Или аорсы сами не дали им времени и возможности ее из этих ухоронок достать.
Так или иначе, но неведомый царь аорсов решил, что мало заплатил их род и что спускать этого не полагается. За это и убили их всех. Кроме нее. Да и ее тоже.
Потому что одиночке не жить в этом страшном мире.
Одиночке просто не выжить в степи, даже если удалось запастись чем-то на первое время.
Порой они появлялись, такие одиночки. Беглые рабы и пленники, изгои, нарушившие законы рода, убийцы и злодеи или чудом выжившие обитатели разгромленных селений и кочевий… Всем им судьба уготовила одно: те, кто спасся от погони, от стрел и копий встречных воинов, от голода и зверья, умирали в зимние холода, и обмерзшие тела их находили у прогоревших костров.
Была