и дернуть нужные ниточки.
– Максим – такой щепетильный человек, что на него не существует компромата. Единственная его слабость – красивые женщины. Сейчас он, по слухам, встречается с Соней Либерман. Но это не мешает ему заглядываться на других… и он ведь может заинтересоваться тобой настолько, чтобы утерять бдительность и впустить тебя в семейные дрязги.
Я в шоке извернулась в кресле, глядя снизу-вверх на отца. Меня что же, продают Егерю?! То есть… Постойте-ка.
– Но ведь в контракте сказано, что я не имею права вступать в интимную связь с Максимом. И как я должна его одурачить? Сыграть с ним в салочки? Построить пирамидку?
У отца был просторный светлый кабинет, но сейчас мое внимание сосредоточилось на суровых черных глазах.
– Будь изобретательной, Фрэнки. Учись манипулировать. Посоветуйся с матерью, она в этом профи. Но я убью тебя собственными руками, если станешь шлюхой Егеря. Ты облапошишь его и выбросишь.
Отец смотрел хмуро, взгляд колючий, без тени юмора. Он не шутил только что, и это повергло меня в пучину бессмысленного протеста. Отец продолжал подавлять взглядом (он запрещал опускать глаза во время беседы), и я чувствовала, как вдавливается «волшебная кнопка» внутри. Но кое-что больно задело меня. Я выпрямила спину и холодно произнесла:
– Мне жаль, что мы с Робертом разочаровали тебя. Наверное, я заслужила такое отношение, но не унижай Роберта. Он добрый, умный, талантливый. Лишить Роберта поддержки, наследства – значит, укатать в асфальт его мечту стать музыкантом. Езерский и мизинца его не стоит! Кем ты восхищаешься? Бабником, который открыто изменяет своей невесте? Который не имеет ни кодекса чести, ни души? Он же беспринципная мразь!
Глаза отца загорелись опасным хищным светом. Казалось, его окутал ядовитый туман.
– Если ты откажешься, я перепишу все, чем владею, на Максима! Составлю завещание только на его имя, и после моей смерти к нему уйдет Тара! К нему все уйдет! Ни тебе, ни Роберту не достанется ни рубля. Будешь прыгать босоногим волонтером по африканским пустыням в поисках малярии!
Он орал так, что у меня застыла кровь в венах, но я все равно пропищала:
– В контракте это не оговорено! Там указана потеря «Константы», но ни слова о Таре.
– Не напрашивайся… Ты меня знаешь. Составлю новый документ, который будешь подписывать слезами.
Я всегда проигрывала в словесной дуэли с ним. Даже если поначалу появлялся запал противостоять, то отец быстро его тушил.
Вот и сейчас. Он оскорбил, а я не могла ответить тем же. Но тем не менее каким-то чудом держалась и продолжала смотреть в глаза, давая понять, что он меня не убедил на этот раз. Хотя на самом деле мне просто было страшно открыть рот. Я молча хмурилась, чтобы отец перепутал меня со стойким оловянным солдатиком. Хотелось отвоевать хотя бы пять минут мнимой храбрости перед тем, как выбросить белый флаг.
Постепенно отец успокоился и, поправив галстук, снова потянулся к опустевшему стакану.
– Подпишешь? – спросил