но это случалось раза два-три в год. Домашние спектакли они тоже устраивали – это было весело, забавно, но он уже слышал от Рено о настоящем театре, о знаменитых артистах, а все европейские знаменитости стекались теперь в Петербург. Хорошенькие женщины – они ему теперь не нужны, для него существует одна только хорошенькая женщина в мире, и тут ее нету…
Но вот он невольно, с некоторым замиранием сердца, повторил про себя слова Нарышкина:
– Театры, балы, хорошенькие женщины.
Лев Александрович опять взглянул на часы:
– Пора к государыне, а тебе, Сережа, надо познакомиться с моим семейством. Ведь ты не знаешь еще ни тетку, ни кузин. Но теперь они спят – вчера поздно заснули, и тебе их долго придется дожидаться. Советую сделать утренние визиты к тем, кто встает рано, и к тем, кого в этот час можешь застать дома, ко мне же милости прошу нынче к обеду. Выйдем вместе.
У крыльца Лев Александрович послал воздушный поцелуй Сергею и так быстро вскочил в карету, что ливрейные лакеи не успели подбежать к нему.
Новый нарядный экипаж дожидался и Сергея.
«Ничего, милый мальчик… Обойдется… И все же этот философ-воспитатель оказал услугу. Он, кажется, умеет держать себя. А как красив!.. Какая стройная фигура! О! Он должен понравиться со своим девическим румянцем… Авось обойдется…»
И вдруг Лев Александрович громко расхохотался.
Он вспомнил, что в уборной остался запертым карлик Моська, а ключи от обеих дверей у него в кармане.
«И ведь раньше обеда дома не буду! За что же Моське наказание такое – за доброе чувство… Ничего, пускай – не вредно…»
Карета остановилась у дворцового подъезда, лакеи распахнули дверцы, веселый обер-шталмейстер, встречаемый низкими поклонами, поспешил через знакомые ему покои в уборную императрицы.
XV. Утро царицы
Все это утро, как и всегда, ровно в шесть часов раздался звонок из спальни императрицы.
Прошло минут десять, и Марья Савишна Перекусихина – толстая старуха с умным и в то же время добродушным лицом вошла в спальню, наскоро застегивая лиф своего платья.
Возле кровати, на маленьком столике, была зажжена свечка. Английская собачонка выползла из-под атласного одеяльца, спрыгнула с маленькой собачьей кровати, стоявшей у самой постели императрицы, и, ласково виляя хвостом, побежала к Марье Савишне.
Екатерина не шевелилась.
Марья Савишна прислушалась.
– Заснула! – прошептала она. – Свечку-то зажгла да и опять заснула… а и я позамешкалась…
Она подошла к спящей, уже тронула было ее за руку, чтобы разбудить, но остановилась, ласково на нее глядя.
– Будить-то жаль, ишь ведь, как сладко заснула, голубушка! А и то опять: не разбудишь – гневаться станут… Матушка! – проговорила она вполголоса.
Екатерина открыла глаза, потом снова закрыла их, но, сделав над собою усилие, приподнялась с подушки. Она потерла себе лоб, отгоняя сон, и взглянула на часы с будильником,