за столиками в нишах наподобие театральных лож, опоясывающих сцену полукругом. Зал был украшен лепниной, свечами в канделябрах и витражом на потолке. Диваны в розовом бархате и розовый с голубым ковер на полу завершали вычурный и душноватый антураж. Все стало понятным, когда Леманн указал ему на одну из девиц, которая, словно акробатка, выгнулась мостиком у шеста.
– Возьми эту, ее зовут Ванда, она полька, очень милая и невероятно хороша в своем деле.
Девушки исчезали одна за другой и через некоторое время вновь возвращались, привычно улыбаясь публике. На столе не заканчивалось пиво, орешки, сушеные фрукты. Заботливый персонал пополнял запасы хрустящего и пенящегося моментально. Курт, несмотря на то, что не произнес ни слова и явно растерялся от необходимости соответствовать разгоряченным парням из их команды, которые наперебой обсуждали женщин и двое из которых уже ушли вслед за администратором, не успев сообразить, как вести себя в этой ситуации, был подхвачен улыбающимся сотрудником заведения, мужчиной борцовской внешности и, расслышав сквозь шум оглушительной музыки, что его ждет Ванда, покорно последовал за ним. Курт решил, что сумеет справиться с неожиданным поворотом событий, тем более, что никакого возбуждения полуобнаженные тела девушек у него не вызвали. Он испытывал одну лишь неловкость и неожиданно возникший страх прослыть девственником в глазах сопровождавших его спутников.
– Удачи, – шлепнул его по плечу Леманн, – за все уплачено, – он подмигнул Курту, – я угощаю.
Спальня оказалась очень аккуратной: широкая кровать, столик с зеркалом, душевая кабинка, стены обиты тканью с вышитыми золотом лилиями на красном фоне. Все очень чисто, белье только из прачечной, с запахом лаванды. Все это успокоило Рихтера. Ванда оказалась невысокой, крепко сбитой девчонкой, на вид не старше лет пятнадцати. Когда она села к нему на колени, расстегнув на его рубашке две верхние пуговицы, Курт вдруг почувствовал, как острое желание захлестнуло все его естество. Если плечи и грудь девушки действительно могли сойти за совершенно юное создание, то ляжки – полные, тугие и горячие – свидетельствовали о том, что к нему прижалась вполне зрелая женщина. Раскосые кошачьи глаза, полные губы, шелковистые каштановые волосы щекотали его лицо. Все кричало о желании взять ее, но лишь до того момента, когда Ванда заговорила:
– Ну что, мальчик? Не стесняйся! Или в первый раз? – и она расхохоталась.
Курт вежливо отстранил девицу, увидев на столе сигареты, попросил разрешения закурить, и потом уже пристально рассмотрел польку. Пудра, помада, тушь на ресницах словно под увеличительным стеклом проявились перед ним, лишив девушку призрачной свежести. Она, почувствовав перемену в его настроении, стала серьезной:
– Эй, парень, ты куда улетел? Я что-то не так делаю? За тебя заплатили, так что давай, вперед.
Ванда мгновенно скинула с себя лифчик и трусики, легла на постель и выгнулась, тихо застонав. Она была красива,