один палец. Потряс им перед Сергеем и сказал:
– Детей.
– Один ребенок?
– Один детей, – кивнул высокий.
Сергей вдруг подумал, что этот незнакомец ему определенно кого-то напоминает. Но кого? Чрезмерно вытянутое лицо с большими черными глазами. Оттопыренные уши и зализанные, словно не настоящие, черные как смоль волосы. Этот юродивый был карикатурой… на Сеню Кубрика. Того самого, что пропал там, наверху, в районе Нагатинской. Сеня, правда, был даже ниже Сергея, волосы у него были гуще и лицо не такое вытянутое, а глаза – поменьше и не навыкате. Вдобавок Сене выбили три зуба, еще в прошлом году, в драке с бандюгами, что обитали на Третьяковской. А у этого типа зубы сверкали белизной и здоровьем, что в метро было большой редкостью. Нет, просто похож, и то отдаленно. Но даже такое совпадение как-то кольнуло Сергея. Юродивый пришел с Нагатинской, а перед этим оттуда же пришел заплаканный глухонемой ребенок.
– Ты ищешь того ребенка? – спросил Маломальский.
Теперь незнакомец смотрел на него задумчиво, словно пытался понять, что у него спросили.
– А ну пошли! – Маломальский бесцеремонно схватил его под руку и поволок за собой. Юродивый смотрел на него недоуменно, но не сопротивлялся.
Они быстро направились к станционному госпиталю, который был оборудован на бывшем посту милиции.
– Вера! Вера, открой! – Сергей настойчиво стучал в деревянную дверь левого крыла станционного госпиталя, собранного из деревянных щитов, кирпичей и встроенных туда частей вагонов.
Санитарка Вера, решившая приютить странного ребенка, жила прямо в госпитале, в крыле с подсобками, свободном от больничных коек. Маломальский с нетерпением поглядывал на юродивого, ожидая, какую реакцию вызовет у него малыш.
Однако дверь все не открывали, и тогда стоявший позади незнакомец вдруг деликатно отстранил Сергея и потянул ручку на себя, довольно улыбаясь.
– Да ты гений просто, – проворчал сконфуженно сталкер.
Они вошли внутрь. В темном коридоре стояла различная утварь, освещаемая тусклым светом из приоткрытой двери справа. Там была комната, в которой и жила санитарка.
– Вера! – снова позвал Сергей, но ему никто не ответил. Тогда он вошел в комнату.
Это было помещение примерно три на три метра с низким потолком и свисающей с него керосиновой лампой. В одном углу шкафчик с посудой, в другом – пластиковый столик. Под столом – стопки медицинской литературы. Пластмассовая корзина с бельем. На стенах развешаны потускневшие картинки, выдранные из различных журналов.
А слева от входа – кушетка. И сейчас Сергей не сводил с нее глаз. На ней лежал, запрокинув голову, маленький ребенок, одетый в неимоверно старые, потерявшие всяческий намек на какой-либо цвет лохмотья. Ноги вместо обуви так же обмотаны тряпьем. Крохотные пальчики на ладонях скрючены, словно от невыносимой боли. Рот раскрыт, будто в безмолвном вопле. Изо рта, ноздрей и ушей тянулись бурые струйки засохшей крови. Сомнений не было – ребенок мертв. Сергей давно уже привык видеть смерть, а дети умирали часто.