конусы грязно-желтого цвета перемежаются с коридорами темноты, не видно двух молчаливых мужчин, ни один из которых не нагнулся, чтобы подобрать пять долларов.
Рано или поздно они вернутся, чтобы прочесать ресторан, мотель или другие места, на которые укажет их охотничий инстинкт, даже если они все уже осмотрели. А если придут не те двое мужчин, то двое других. Или четверо. Или десять. Или легион.
Пора двигаться.
Глава 11
Большие куски домашнего яблочного пирога. Простые белые тарелки, купленные в «Сирсе». Желтые пластиковые подставки из «Уол-Марта»[26]. Медовый свет трех простых, без ароматических добавок, свечей, приобретенных вместе с двадцатью двумя другими в экономичной упаковке в дисконтном магазине скобяных товаров…
Скромный столик на кухне Дженевы вернул Микки на землю, рассеял туман нереальности, оставшийся в голове после встречи с Синсемиллой. Действительно, Дженева, протирающая и так уже чистую десертную вилку кухонным полотенцем, отличалась от Синсемиллы, в одиночестве вальсирующей под луной, как освежающий ветерок – от арктического бурана.
И каким удобным для жизни стал бы этот мир, если бы образ жизни тети Джен превратился в норму.
– Кофе? – спросила Дженева.
– Да, пожалуйста.
– Горячий или ледяной?
– Горячий.
– Черный или чего-нибудь капнуть, дорогая?
– Бренди и молока, – ответила Микки, и тут же Лайлани, которая не пила кофе, уточнила: «Молока», – подтверждая свое право на контроль количества алкоголя, потребляемого Мичелиной Белсонг.
– Бренди, молоко и молоко, – кивнула тетя Джен, наливая кофе.
– Ладно, капельку «Амаретто», – смирилась Микки, но Лайлани стояла на своем: «Только молоко».
Обычно Микки вспыхивала от злости и становилась упрямой, как вол, если кто-то говорил ей, что не следует делать, чего ей хотелось, за исключением тех случаев, когда ее убеждали, что сделанный выбор не из лучших, что она может загубить свою жизнь, если не будет осторожнее, что у нее проблема с алкоголем, с отношением к жизни, с мотивацией, с мужчинами. В недавнем прошлом тихие слова Лайлани о том, что в кофе ей добавят только молока, послужили бы детонатором мощного взрыва, который разнес бы в клочья тишину и покой маленькой кухоньки Дженевы.
Но за последний год Микки отдала очень много часов ночному самоанализу, поскольку обстоятельства сложились так, что она более не могла не зажечь свет в некоторых комнатах своего сердца. Ранее она изо всех сил противилась этим визитам, может, потому, что боялась найти внутри себя дом, населенный всякой нечистью, от призраков до гоблинов, чудовищами, которые прятались за каждой дверью от подвала до чердака. Нескольких монстров она нашла, это точно, но куда больше ее обеспокоило другое: в особняке ее души обнаружилось множество пустых помещений, без мебели, пыльных и холодных. С детства ее средствами борьбы с жестокой жизнью были злость и упрямство. Она видела себя одиноким защитником замка, без устали патрулирующим стены,