главу его кабинета. Как непризнанный государь, он стал еще более чувствителен к любым проявлениям непочтительности в свой адрес, и, хотя у него не было причин жаловаться на недостаточно уважительное отношение с моей стороны, однажды он прислал ко мне главу кабинета, чтобы обратить мое внимание на насмешливый комментарий, которым одна английская газета сопроводила изображение его триумфального въезда в Софию после провозглашения независимости. Князь, плохо державшийся в седле, не смог прибыть к назначенному времени, и, когда прошел уже почти час, а он так и не появился, какой-то остряк заметил: «Наверное, его величество приятно проводит время в компании своего коня». По какой-то известной лишь ему одному причине князь Фердинанд заподозрил, что автором разгневавшей его заметки была моя дочь, и, хотя я с негодованием это отрицал, он снял свои обвинения лишь тогда, когда вскоре после этого выяснилось, что настоящим виновником был один очень известный журналист. После того как британское правительство признало его царем, между нами установились самые сердечные отношения, и на обеде, который он нам дал накануне нашего отъезда в Гаагу, он почти с нежностью пожелал нам доброго пути.
Я уже обращал внимание публики на некоторые стороны характера князя Фердинанда и неоднозначные поступки, которые он совершал на разных этапах своего жизненного пути, но прежде чем окончательно оставить эту тему, я хотел бы подытожить свои впечатления от этого человека.
То, как он расстался со Стамболовым и как он впоследствии обращался с впавшим в немилость министром; обман доверия семьи своей жены в вопросе вероисповедания наследника престола; жалкое пресмыкательство перед Россией после обращения княжича Бориса – все это открывает нам человека, движимого огромными личными амбициями и нимало не беспокоящегося по поводу таких мелочей, как способы их удовлетворения. Но беспристрастный критик, оглядывая первые двадцать два года его правления (я сейчас не обсуждаю события, произошедшие после моего отъезда из Софии), примет во внимание исключительные трудности, с которыми он столкнулся, и признает за ним определенные заслуги. Когда молодым лейтенантом австрийской армии он, несмотря на риск, решился принять болгарскую корону, многие сочли его авантюристом, обреченным на неудачу. Но князь Бисмарк оказался прав, когда заметил: «Der Coburger wird sich doch ducrchfressen» («Кобургский все преодолеет» – нем.). Не признававшийся державами в течение первых восьми лет его правления, он был, по его собственному выражению, «парией Европы», и от него потребовалась немалая твердость характера, чтобы противостоять не только открытой враждебности России, но и ее еще более опасным тайным махинациям, а также частым заговорам с целью его убить. В эти трудные годы он проявил таланты и способности, которых до этого никто в нем не видел, и против всех ожиданий показал себя успешным правителем довольно неспокойного балканского государства. Благодаря его сдерживающему влиянию княжество не вступило в войну с Турцией,