сотник Михаил Хомутов и пятидесятник Аникей Хомуцкий. На соседнем струге со своей полусотней плыл второй пятидесятник Алексей Торшилов, а дальше два струга сотника Михаила Пастухова, тоже из Самары. Были под рукой у князя Львова стрельцы из Саратова, из Царицына, но больше всего из астраханских да московских стрелецких приказов.
В правый борт ударились мелкие, ветром нагнанные волны, в крике надрывались чайки, кружа возле стругов, – должно быть, правы старые, рыбного промысла мастера, когда говорят, будто души рыбаков, погибших в морской пучине, вселяются в этих беспокойных птиц, оттого они и мечутся постоянно около людей, своих родичей и дружков окликая…
С выходом стругов в море стрельцы поставили паруса и на палубе кто где, кроме тех, кто дежурил у паруса на становях и на отпускных. Иные постарались уснуть, чтобы не думать о предстоящем сражении, другие коротали время за разговором.
– Слышь, Митяй, – стрелец Гришка Суханов легонько толкнул десятника Митьку Самару в бок. – Взаправду ли на астраханских стрельцов в бой идем, а? – Его светло-желтые глаза задумчиво следили за кувырканием чаек в морской волне; рыжеватые, цвета соломы усы и бородка почти не видны при ярком солнце.
– Наш сотник Мишка Хомутов так сказывал, – ответил Митька Самара, стараясь сесть так, чтобы жесткие доски невысокого фальшборта не давили больно на лопатки сутулой спины.
– Грех-то какой, братцы! Ну, иное дело казаки с кизылбашцами сцепились, те тако же не единожды на наши окраины набеги чинят и в полон русских уводят. А здеся стрелец в стрельца из пищали палить будет!
– Так своровали ж астраханцы супротив великого государя! – уточнил Митька Самара, хотя и сам в душе был согласен с молчаливым отроду Гришкой Сухановым. А тут и молчуна, знать, думами допекло до печенок. – И своего командира стрелецкого голову Сакмашова в воду, слышь, братцы, посадили!
– Хороших в воду не сажают, – буркнул из-за Суханова Еремка Потапов. – Знать, от Бога ему там уготовлено место сидеть под водой в мешке с каменьями тяжкими… Охо-хо, братцы! Когда ж люди возлюбят друг друга, а не будут меж собой грызться, как звери дикие и вечно голодные, а?
Митька Самара хмыкнул, покосился на полкового воеводу, который, усевшись в легкое плетеное кресло, о чем-то выслушивал полусогнутого над ним Леонтия Плохово.
– Возвратимся ежели, так ты с тем спросом и подступись к астраханскому воеводе Прозоровскому, – пошутил Митька, обращаясь к Еремке. – Авось с дыбы сам скажешь, когда полюбятся тебе бояре да воеводы краше родной матушки…
– Да-а, – протянул Еремка Потапов. – Что-то раздумал… Лучше с тараканами на печке препираться, а не с воеводой.
– Не-ет, братцы, грех великий – стрельцу в стрельца из пищали стрелять! – то ли спрашивал еще раз, то ли продолжал настаивать на своем Гришка Суханов. Помолчав малость, сам себе, должно, сказал негромко: – Хотя и то верно про иных наших командиров сказать, что за собакой не пропадет палка, в нужный час сыщется под руку…
– Разумно