Захар Прилепин

Обитель


Скачать книгу

тут, даже если по двести, – ещё на неделю трудов, – прикинул Лажечников, из-под руки осмотрев канал.

      – Ксива, бля, тебя утопить мало, – заругался Афанасьев, без особого, впрочем, задора.

      Артём снова удивился: Афанасьев мог позволить себе говорить с блатным таким тоном. Мало того, Ксива ему вполне приветливо ответил:

      – Да пошёл ты, Афанас. Иди в зубах ему дрын отнеси. Вон как твой дружок вчера.

      Артём, хоть и стоял в воде, а почувствовал, что его внутренности будто облили чем-то горячим, липким, стыдным. Деваться было уже некуда.

      – Ты, блатной! – выкрикнул Артём, и крепость собственного голоса его самого же возбудила и поддержала. – Пасть свою зашей!

      Отталкиваясь от баланов, Артём пошёл, стараясь делать это как можно быстрей, по направлению к Ксиве.

      – Вы чё, хорош, – искренне засмеялся Афанасьев.

      – Э, фраер, иди ко мне, – позвал Ксива Артёма, которому и так оставалось два шага; Артём изловчился и вдруг пробил правой прямой замечательно длинный удар Ксиве в лоб, да так точно, что голова его сначала, рискуя сломать шейные позвонки, резко шатнулась назад, а потом он всем телом завалился вперёд – благо что на балан, а то бы под воду ушёл.

      Двое других блатных рванулись было на помощь, но тут влез Афанасьев:

      – Их разборка! Их разговор! Двое говорят – остальные стоят!

      Ксиву приподняли с балана, он вращал глазами и даже разговаривать не мог какое-то время, только взмыкивал.

      Лагерники молча работали. Лажечников хмурился. Сивцев часто шмыгал носом. Китаец привычно находился где-то глубоко внутри себя. Моисей Соломонович занимал всегда такое место, чтоб оказаться равно далёким от любой опасности. Филипп, кряхтя и бормоча, бегал вдоль воды, как будто оттуда должна была вот-вот выпрыгнуть ему прямо в руки большая рыба.

      У Артёма всё одновременно дрожало и ликовало внутри.

      Сплюнув, он вернулся ворочать баланы к Афанасьеву – весело-удивлённому, но и несколько озадаченному при этом.

      Артём покусывал губы и старался не слишком коситься на Ксиву, но всё равно чуть болезненно прислушивался: не начнёт ли тот снова хамить.

      Время от времени Артёму приходилось драться. Он не был к этому склонен, однако драться умел неплохо: надо было только переломить в себе врождённое нежелание ударить человека по беззащитному и ранимому лицу – а дальше всё получалось само собою.

      Блатные, выведя Ксиву на берег, покрутились возле, предлагая помощь… кажется, он на них шикнул, и они снова зашли в воду.

      – Неплохо, неплохо, – сказал Афанасьев, всё ещё улыбаясь.

      Приятное тщеславие понуждало Артёма выказать свою невозмутимость. Для этого лучше всего подходило молчание.

      – Стихов бы, что ли, почитал, – предложил он спустя несколько минут.

      Афанасьев задумался, будто решая, говорить всерьёз или нет, а потом ответил очень серьёзно:

      – Своих я ещё тут не написал, а прежние не считаются. И чужих не хочу. Буду здесь без стихов жить, как без женщины. Потом слаще окажется попробовать.

      И