Артём тихо.
– Какая другая? Такая же. Сначала мокрая, а потом сворачивается.
– Ты понимаешь, о чём я, – упрямо повторил Артём.
– И твоего Василия Петровича я не люблю, – весело, но не без стервозной нотки продолжал Афанасьев. – Неровный тип. Знаешь, как мы с ним познакомились? Иду с посылкой от мамки, он ловит меня за рукав в коридоре – это ещё когда я в карантинной роте был: хочешь, говорит, посылочку сберегу?
Артём помолчал и спросил:
– А что такого?
– А чего мне с ним посылкой делиться?
– Тогда придётся делиться с блатными.
– Вот именно. И первый твой вопрос был: “Почему ты дружишь с этой мразью?”
Артём выдохнул и сказал миролюбиво:
– Да ну тебя.
Афанасьев хохотнул, очень довольный собой.
– Ты циник, Афанасьев, – сказал Артём уже совсем по-доброму, не без некоторого, признаться, уважения. – Ты мог стать замечательным советским поэтом. Никаким не попутчиком, а самым правоверным.
– Мог бы, – согласился очень серьёзно Афанасьев. – Но не стану. Мне и карт хватает, чтоб жульничать. А этим я не торгую.
– А ты совсем не веришь большевикам? – спросил Артём минуту спустя.
– Я? – встрепенулся Афанасьев и даже схватил свой чуб в кулак, слегка подёргивая. – В чём-то верю, отчего ж. Только большевики мне не верят совсем!
И снова захохотал.
Они нарубили-наломали дубовых и берёзовых ветвей и вязали выданной бечевой веники, ими же обмахиваясь от комарья.
Сегодня выпал день солнечный, высушивающий давешнюю сырость, и место они выбрали такое, чтоб подпекало, – так что было очень хорошо, даже чудесно. Нисколько не хотелось думать, кто там сегодня студится и надрывается с баланами.
– А вы где играете? – спросил Артём, имея в виду карты. – За это ж могут на Секирку сослать.
– На Секирку… – сказал Афанасьев насмешливо. – И что теперь? Играем где можем – это сильней страха, игра – она вместо этой блядской жизни соловецкой, затмевает её… Мест, чтоб громать, пока много: в оконных нишах играем… есть пара обжитых, ещё не пропаленных чердаков, за дровами место есть… В роте тоже играют иногда, разве не видел? Но ловят, суки, давят.
Афанасьев мечтательно смотрел куда-то далеко, будто мысленно раскидывал карты.
– Ты хорошо играешь? – спросил Артём.
– Играю? – засмеялся Афанасьев. – Нет, тут другое. Это не игра – это, Тёма, шулерство. Играть там – без смысла, важен только обман. Я в детстве хотел фокусы показывать в цирке, с ума сходил просто. Фокусам так и не научился толком, а вот с картами могу кое-что… А сама игра – это уже дело пятое. Главное, если хочешь выиграть, – чтоб была своя колода. Или, на крайний случай, третьего человека. Всё дело в колоде: как ты её растасуешь – так и поиграешь, Тёма.
Артём помолчал.
– А карты откуда?
– Святцы сделать – тоже своя забава, – с видимым удовольствием рассказал Афанасьев; “…Во поэт”, – подумал Артём весело.
– Идут блатные в библиотеку, продолжая плановый процесс перековки, берут роман потолще… Режут страницы