и некоем изобретении. Этим изобретением мы обязаны гениальности сэра Родрика. Я надеюсь, он согласится со мной увидеться.
– Ох, я уверена, он будет рад вас принять, – заявила миссис Рестарик. – Он нынче ведет довольно скучную жизнь. Мне приходится много бывать в Лондоне – мы подыскиваем себе там подходящий дом. – Она вздохнула и добавила: – Со стариками иной раз приходится очень трудно…
– Да, знаю, – сказал Пуаро. – Со мной самим подчас бывает трудно.
Она засмеялась:
– Ах, месье Пуаро, перестаньте; уж вам-то не стоит утверждать, что вы старик.
– Мне нередко такое говорят, – сказал сыщик и вздохнул. – Юные девушки, в частности, – похоронным тоном добавил он.
– Очень нехорошо с их стороны! Вероятно, точно так же ведет себя и наша дочь.
– Ах, у вас есть дочь?
– Да. Вообще-то, она моя приемная дочь.
– Я бы с удовольствием с нею познакомился, – вежливо сообщил Пуаро.
– Увы, ее сейчас здесь нет. Она в Лондоне. Работает там.
– Все молодые девушки работают в нынешние времена.
– Ну все должны чем-то заниматься, – рассеянно сказала миссис Рестарик. – Даже когда они выходят замуж, их всегда убеждают вернуться на работу – трудиться на производстве или преподавать.
– И вас тоже, мадам, убедили вернуться на какую-то работу?
– Нет. Я выросла в Южной Африке. И сюда приехала вместе с мужем совсем недавно… И все это… мне все еще представляется довольно странным.
Она огляделась вокруг с видом, который Пуаро определил как отсутствие энтузиазма. Они находились в красиво убранной комнате самого обычного, традиционного вида – полностью обезличенной. На стене висели два больших портрета – единственная персональная деталь. На одном была изображена тонкогубая женщина в сером бархатном вечернем платье. Лицом к ней на противоположной стене висел портрет мужчины лет тридцати с небольшим. У него был такой вид, словно он всеми силами подавляет кипящую в нем энергию.
– Ваша дочь, я полагаю, находит жизнь в провинции скучной?
– Да, ей гораздо лучше живется в Лондоне. Здесь ей не нравится. – Она вдруг замолчала, а затем продолжила, но так, словно следующие слова из нее вытягивали клещами: – И я ей не нравлюсь.
– Не может быть! – воскликнул Эркюль Пуаро с типично галльской вежливостью.
– Очень даже может. Да ладно, такое, я полагаю, достаточно часто случается. По-видимому, молодым девушкам трудно смириться с присутствием мачехи.
– А ваша дочь очень любила свою мать?
– Полагаю, так оно и должно было быть. Она трудная девочка. Думаю, большинство юных девушек такие же.
Пуаро вздохнул и сказал:
– Матери и отцы в нынешние времена имеют гораздо меньше влияния на своих дочерей. И почти не могут их контролировать. Все теперь не так, как было в старые добрые времена.
– И в самом деле, совсем не так.
– Мне не следовало бы это говорить, мадам, но я должен признаться, что мне весьма жаль, что эти юные девушки столь неразборчивы в выборе – как бы это выразиться? –