чувство. Это была мягкая душевная радость. Она возникла от единения прежде разрозненных и обособленных частей души. Но на этом рождение чудес не прекратилось. Радость заставила меня раскрыть миру своё сердце, заставила раскрыть свои глаза, посмотреть на мир и сказать:
– Кажется, мне здесь начинает нравиться!
Я прокричал о своих блаженных чувствах во весь громкий голос. И мне тут же издали ответили ворчливые собаки:
– Гаав-гав!
Слабая аудитория, но лучше так, чем никак.
– Гав! Гав-гав!
Эти собаки служили дозорную службу вокруг тюремного поселения. Оно располагалось на берегу большого озера с кристально чистой водой.
Стоя на крыльце своей хижины, я мог видеть большую часть этого огромного водоёма. Между озером и мной рос густой непроглядный лес. Благодаря ему у меня был повод не видеть своё рабочее место. Позади озера мощной стеной поднимались высокие серо-голубые горы. На их верхних склонах лежал снег, а верхушки излюбленно прятались среди очень густых туч.
«Отличное зрелище!»
Я имел возможность наслаждаться этой красотой днями напролёт. И никаких запретов. В этом и заключался плюс моего привилегированного положения. Благодаря ему я чувствовал себя самым настоящим царем горы.
«Или пригорка…».
Я глубоко дышал через ноздри, пропуская через себя миллион едва уловимых ароматов окружавшей меня природной экзотики.
«Такого счастья никто не может встретить ни в Москве, ни в Петербурге. Так что возможно всё было ради всего этого».
Утро в этот раз выдалось чересчур хмурым. Густое покрывало темно-серых туч кружило не только над горами. Сегодня оно заполонило собой всё небо и заслонило солнце.
«Неудивительно, что я перепутал ночь и день».
Впрочем, на заборе всегда сидел тот, кто никогда не ошибался.
– Ку-ка-ре-ку!
Петух пропел во второй раз, затем в третий и в четвертый.
– Ку-ка-ре-ку!
«Какой ты сегодня неугомонный!»
Гордая птица продолжала сидеть на заборе и смотреть то на меня, то куда-то ещё.
«Благодарю за службу».
Я больше не мог дарить ему своё внимание. Нужно было продолжать двигаться вперёд. Жизнь заставляла искать себе пропитание.
Впрочем, прежде чем куда-то двигаться, нужно было определиться с погодой.
«А будет ли дождь?»
Несмотря на грозные тучи, дождя пока не было.
«Не факт, что он вообще случится».
Перспектива сидеть в хижине и глазеть на голые стены, когда в животе отчаянно бурчит, мне не нравилась.
«Разве не весь мир в моем распоряжении?!»
Конечно, нет. И тут я мог сколько угодно мечтать либо утрировать. Я был всего лишь наместником своей собственной тюрьмы. Такими были условия навязанной мне государством ссылки.
«В Сибирь… уехал… ла-ла-ла-ла…».
Странная вещь эта свобода. Когда-то она у меня была.
Но что я знал о ней?
Она была для меня очередным пустым звуком как и многое другое в моей жизни. Каждое новое утро начиталось с одной и той же глупой