лета. Женщины там не мыслят себя без роз и жасмина. В России обилие снега и льда. Но кроме годовых колебаний Землю обволакивают капсулы времени, сравнимые с жизнью целого поколения людей. Они тоже делятся на сезоны – холодные и теплые, со своими днями и ночами.
Максиму выпало появиться на свет в Большую зиму, в первую ее треть. Только уже повзрослев, после двадцати, он начал смутно догадываться, в какое время Года живет. И стал ждать Весны, потому что весной набухают почки и раскрываются цветы. Из них составляют букеты и дарят женщинам.
Своими надеждами на Большое тепло ни с кем не делился. В молодости был наивен, его высмеивали. Спор всегда шел о наклоне земной оси – в нашу ли сторону гнется. «В нашу, – говорили ему, – как навалились в семнадцатом, так и не отпускаем. Такую войну одолели, чего не ясно! Главное, люди, пусть не отлынивают, рано или поздно весь громадный Шар развернем к себе».
Не стало вождя, и надо же, через пару-тройку лет повеяло свежестью. На улицах и во дворах чуялось добро перемен. Город оделся в привозной ширпотреб. Молодые ребята ходили в ботинках на высоченной микропорке, носили пиджаки в клетку. Максим понял, как выглядит заграница. Однако погода стояла недолго. Позже ее назвали оттепелью. С тех пор Земля ни на один градус не отклонилась к России. Видно, кто-то другой посильнее взял ось на себя, как берут рычаг, отвечающий за перемену передач в автомобильной коробке.
И все-таки весна пришла, хотя он ее не узнал, потому что никогда не видел раньше. Было много сырого промозглого ветра и слякоти. Реки посинели ото льда, но не могли его сбросить. Люди, болея простудой, ворчали, что такие март и апрель хуже привычных рождественских снежно-звездных стуж.
Лопата шла неровно. То застревала, натыкаясь на гальку или кирпичный обломок, то врезалась до половины.
Склон, на котором он работал, упирался в высокий и крутой откос. Дальше начиналась ровная терраса, переходящая в улицу. Крайний дом фасадом смотрел на штакетник. Просторный двор опоясывал забор. Таких Максиму не доводилось видеть – смахивал на крепость. Его столбы высотой до четырех метров несли кровельное железо, ржавое, прибитое гвоздями под разными углами в виде заплат. Поверху шли куски случайной фанеры. По ее краю струилась колючая проволока. Хозяин никого не стеснялся. Он, насколько хватало сил, тянул рычаг на себя. Перед домом стояла богатырская липа, усыпанная белым цветом. Узнал ее по запаху. Надо было задирать голову, чтобы досягнуть глазом до макушки. Настоящий храм листвы и цветения. Максим задержался, любуясь. Рядом оказалась женщина средних лет.
– Сила, – сказал он, обращаясь.
– Сила в руках. Бывало, не присядешь, сейчас полегче. Не хотят работать, завидуют.
– Всем бы по такому куску земли, – уклонился Максим.
– Ничего не будет, народ опустился, водка дешевая, через нее и вся неустроица.
– Я так понимаю, один-два алконавта на всех – значит, пьют, а вот когда трезвых из всего народа пересчитать по пальцам, то спаивают.
– Силком