один, и душой, и телом —
потому что так ты словно проходишь стену,
так проходишь насквозь, будто штору косое солнце.
Ничего и ни в ком от такого не остается.
Хоть зазубринка, хоть какая-то непохожесть,
несогласие среди сотни согласных множеств
между вами пусть однажды, но существует.
Только так и можно увидеть себя живую.
Только так и можно услышать в другом живого,
а не эхо, повторенное слово в слово.
Только так не становятся отзвуком, чьей-то тенью.
Обоюдность различий.
Взаимность несовпадений.
Гербарий
Ходишь странной, как будто душа без тела.
По щепотке от мира кладешь в гербарий.
Я о чём-то тебе рассказать хотела,
только громкость мне кто-то теперь убавил.
Замечаешь все шорохи, запах тонкий —
это сердце под листьями бьется сухо.
Столько листьев насыпалось, жизней столько —
только кто-то лишил половины слуха.
Я хотела сказать тебе об огромном,
только громкость мне кто-то теперь убавил.
Запах тонкий по узкой сушеной кромке,
травы судеб, сплетения их, гербарий.
В пожелтевшей сердечной моей коробке —
я хотела сказать, кто-то звук убавил —
я людей, как цветы, оживляю, робко
прикасаясь по памяти к ним губами.
Имя твое
Имя твое бы высечь на сердце загодя —
не страшно тогда и в жизнь, и в другие странствия.
Солнце дрожит в небесных весенних заводях,
и дрожь эта требует чуткости и участия.
Имя твое шифровать бы татуировками —
деревом Тургора, пятой стихией – в памяти.
Солнце сегодня робкое, небо робкое,
тихо дрожат от легкого ветра заводи.
Загодя, вырезать имя на сердце загодя,
чтобы не страшно ни в омут, ни в жизнь, ни в заводи.
Чтоб на изнанке, твердой рукой записано,
пульсировало и вело за дрожащей высью нас.
И в свете счастливого, и среди мрака лютого —
чтоб помнить, как я, несмотря ни на что, люблю тебя.
Она обожает летать
Она обожает летать, но не в этом дело.
Февраль превращается в джунгли: жара и звезды.
Хорошая книга – история совпадений:
читаешь про запах, и запах щекочет ноздри.
Она остывает от города, привыкает
к бескрайней свободе, где больше не давят стены.
И город становится скомканными клочками,
пока льется свет через листья, сливаясь с тенью.
Пока о ней варят кофе и пьют ночами,
скучают, по дому её собирая вещи,
она растворяется в местности, изучает
и чувствует счастье, огромное, человечье.
Хорошая книга – страницы пересечений:
на каждой сердца́, как созвездия, бьются ближе.
Ей боги небесные карту полета чертят,
и гаснет надолго февральский огонь вечерний.
Зажжется, когда она книгу свою допишет.
Та, что
Та, что тебя не ждет, выключает звук.
Та, что тебе не нужна, зажигает свет.
Первая – жуткая сказочка наяву.
Вторая же – самая грустная из невест.
У первой твой омерзительно гордый нрав,
во власти второй – вся нежность, что ты искал.
И жизнь твоя – снова и снова – одна игра,
где ты тянешь руки и бьешь себя по рукам.
В одну ты втянулся, как нитка в веретено.
С другой ты, как звенья цепи, насовсем разъят.
Пока ты гадаешь, какая могла быть мной,
и та, и другая всегда – неизбежно я.
Черное сердце
Мое черное сердце с извечной изнанкой солнечной
манит силой любви, обжигает холодной полночью.
Что мне мрак, если в нем и светлое есть, и темное?
Надо только разматывать, видеть, искать укромное.
Надо только, фонарь оставив, идти сквозь марево,
наступать осторожно, доверчиво разговаривать.
И открыто любить больное за едкой