лишь на лбу две складки.
Распахивая рубашку, распахивая ресницы,
она остается светом. И в пепельной тонкой прядке
уложено много жизней, способных в ней поместиться.
И кровь её – молоко,
дорога под облаками.
Распахивая рубашку, распахивая рубашку,
она похожа на птицу, и между ее руками
зияет сплошное небо, в котором светло разбиться.
Цунами
Неизменная тяга наземная между нами.
Так рождаются наваждения и цунами.
С неизбежным созвучным становится слово «нежность».
Ни огня, ни земли и ни воздуха больше – между
нами, это «нами» идет волнами,
надрывает сердце, заходится от стенаний,
оседает пеной часов, проведенных порознь.
Нами, нами – и эхо воздух взрывает ором.
Мы, бегущие по волнам, беглецами станем,
изменив хоть однажды законам моряцкой стаи,
дезертирами брызг соленых, шальной стихии —
нам нельзя из такой любви выходить сухими.
Неизменная тяга, могучая неизбежность,
ни земли, ни огня и не воздуха больше – между.
Так срывают последний вдох под крылом цунами.
Сумасшедше глухими от нежности нами.
Нами.
Громче
У нее – тонкий чувственный рот, в рукаве – рок-н-ролл. Пыльный город спускается вечером в низкий бас. Это лето – язычество, в жилах вскипает кровь, разномастными языками наполнен бар. Выбирай себе верные путь, города и пульс, чей-то хрупкий запястный звон на лету лови. Тонкий рот её сипло поет, что пропал ты – пусть, ведь любая из песен, конечно же, о любви. Вечер сед, словно в дыме сигарном идет ко дну, пальцы входят под струны, под сердце и до нутра.
Это лето – вдыхать с тобой общую тишину, опускаясь на простынь в четыре часа утра.
Терпкий голос поет – словно в чьем-то бокале лед, оплавляясь губами, ласкает стеклянный край. Это лето я угадаю с двух первых нот.
Делай громче меня.
Прикасайся ко мне.
Играй.
Как будто ребенку
Так трогательно, как будто совсем ребенку
объяснять, что нежность – простая основа мира.
Любовь между нами всегда была слишком тонкой,
но все-таки крепкой, чтоб ей выживать хватило.
Как будто учить ходить: сделай шаг, не бойся,
смотреть, как ты неуверенно тянешь пальцы.
Любовь между нами всё время была, да бог с ней,
когда чем-то большим способен в другом остаться.
Как будто ребенка, учить тебя, как ребенка —
за крепостью внешней всегда остается хрупкость.
Слова не слышны, если страх в груди бьется громко.
Но есть мои руки.
Первый закон земли
А совсем без тоски нельзя —
это первый закон земли.
По небесной воде скользят белокрылые корабли.
Я была бы тебе сестрой, клятвой