небось не видал? А? – Он слегка наклонился с престола.
По привычке все свое считать самым лучшим Лют подумал: в Киеве и покраше найдутся, хотя ничье лицо при этом на память ему не пришло. Но и без того беседа их текла как-то неладно, надо было выбираться на правильный путь.
– Я привез тебе поклоны от моего князя, Святослава, его жены, княгини Горяны, и его матери, княгини Эльги, – сказал он, уклоняясь от разговора о красавицах. – Желают они тебе здравствовать еще много лет и править твоими землями, имея мир со всеми соседями, добрые урожаи и милость богов.
Умножения потомства, укрепления рода на вечные времена Етону давным-давно уже не желали. С тех пор как выяснилось, что проклятье Олега Вещего было не пустыми словами, это звучало бы жестокой насмешкой. Но сейчас Лют на миг заколебался: может, обзаведясь такой красивой женой, Етон вновь обрел надежду и хочет услышать эти слова?
Однако подобная мысль показалась Люту дикой, и он опустил лицо, подавляя улыбку. Ему было скорее жутко, чем смешно, и эта нелепая, сама собой просящаяся улыбка раздражала его самого.
– Святослав с супругой и матерью его прислали тебе дары в знак нашей дружбы, – добавил он, подняв лицо и стараясь овладеть собой. – Здесь черные соболя из Биармии, бобры и куницы из северных владений Святослава, вино из Царьграда. А твоей княгине, если будет на то твоя воля, я поднесу греческие паволоки и коприны, достойные ее.
– А откуда твой князь знал, что нужны дары для княгини? – Етон снова наклонился вперед, будто пытался уличить гостя в мошенничестве. – В блюде золотом увидал?
– Княгиня Эльга хотела, чтобы я поднес их тебе. Если бы она знала, что у тебя вновь есть супруга, уж верно, она повелела бы передать паволоки ей.
«Но она не знала», – хотел добавить Лют, но вовремя прикусил язык. Старому бесу полагалось заранее уведомить киевских князей о предстоящей свадьбе, чтобы они могли прислать бояр с дарами. И чтобы такие новости на них не сваливались как снег на голову. Но это позвучало бы как упрек, а попрекать князя Лют был не вправе.
– Ну, передай, коли уж у тебя хватает дерзости решать за княгиню, – ухмыльнулся Етон и пошевелился на своих куньих подушках. – Подойди же к ней. Я позволяю. Тебе ж охота поглядеть на нее поближе, да? Я слыхал, у Святослава теперь две жены, но ни одна из них и вполовину не так хороша, как моя Величана, ведь правда?
Лют, уже сделавший было два шага к престолу княгини, замер и медленно обернулся. Он никак не мог сказать «правда», даже если бы ему угрожали оружием; не так он слабодушен, чтобы опозорить перед волынянами своего князя и его высокородных жен!
– Уж если бы я… – начал он, изо всех сил сдерживая возмущение и выговаривая слова по одному, чтобы дать себе время подумать и не брякнуть лишнего сгоряча, – вздумал сравнивать красоту высокородных жен и к тому же княгинь… это была бы такая дерзость… которая не сделала бы чести ни мне, ни женам, ни их мужьям.
«А ты, муховор[13] старый, меня на это вызываешь! – со злостью