войны) нашла себе нового мужа. Свадьбу сыграли у тёти Нюры (там же, у тёти Нюры, Нина и жила). Нового мужа Нины звали Лёшей. Это был человек без шеи, с надутой широкой грудью, с плоским лицом и щёлками глазами. Он был довольно весёлый, а смеялся такими короткими козлиными смешками: хе-хе-хе… хе-хе-хе. Свадьба была совсем непохожа на деревенскую – кислая какая-то. Всё больше молчали, один дядя Лёша, кто что ни сказал, всё «хе-хе-хе…».
Нина похвасталась, что получила письмо из Андреевского, от мамки – пишет, корову купили. Муж Лёша: «Хе-хе-хе, – и заключил: – Молоко будет». Ещё Нина сказала, что с Лёшей в театр ходили, Лёша: «Хе-хе-хе…» Нина вспомнила недавний праздник – 800-летие Москвы: «Вот отгрохали, так отгрохали! До войны так не гуляли. А салют какой!» – Лёша: «Хе-хе-хе…» Дядя Ваня встрял в разговор: «Нам вон с Петей по юбилейной медали дали – наградили». – «Хе-хе-хе…»
Сели за стол. Сначала тётя Нюра поздравила – желала счастья, потом дядя Ваня:
– Любовь вам да совет!
– Хе-хе-хе…
– Горько!
Поцеловались Нина с Лёшей, и опять: хе-хе-хе… А потом дядя Ваня вдруг предложил:
– Давайте-ка выпьем за здоровье нашего вождя! За товарища Сталина!
Лёша перестал хехекать, встал, вытянулся, даже шея у него появилась. Все за ним тоже встали. Муж Нины посмотрел на каждого в отдельности и выпил рюмку до дна. Потом, уже дома, мама сказала папе: «При этом Лёше лучше молчать – он оттуда»[6], – и показала пальцем наверх.
Мама вернулась на завод, папа – на «Динамо», баба Таня нянчилась с Сашкой, меня пристроили в детский сад. «День 7 Ноября – красный день календаря!» – выучил я стишок в детском саду и на детском празднике октябрят его читал. Дома папа сказал, что хочет взять меня на демонстрацию, только вот думает, выдержу я длинный такой путь или нет. Я пообещал, что выдержу, сказал, что уже большой и могу ходить много.
Рано утром 7 ноября мы с папой были на стадионе «Динамо». Колонна демонстрантов-динамовцев с большим портретом «лучшего друга физкультурников» построилась и направилась в центр, к Красной площади. То тут, то там взрывались духовые оркестры; взрослые громко разговаривали – ещё громче смеялись. Впереди нас шли, сзади – плясали. Один дядя дал мне красный флажок, другой – синий шар. У Белорусского вокзала стоял большой стол, покрытый белым полотном, на столе – бутылки, закуски. Дяди и тёти выпивали, ели бутерброды. Мне тоже перепало два горячих пирожка с повидлом и ещё газировка с сиропом. Музыка, песни, флаги, портреты, разноцветные шары, бумажные цветы, трещотки и вертушки «уди-уди» и очень много людей. Колонна двигалась рывками: то стояла, то нагоняла. Подошли к Красной площади, динамовская колонна – самая первая, самая близкая к трибунам. Папа поднял меня и посадил к себе на шею, а так как ростом он был высокий, то я оказался выше всех.
– Смотри, Серёнька, смотри, сейчас Сталина увидишь.
Я изо всей мочи смотрел на дяденек, которые стояли наверху, и ещё издалека в центре увидел ЕГО. ОН! САМ СТАЛИН!