посуди, если огненные чародеи с подобными первыми выбросами силы совладать не в состоянии, кто бы из снежных мог их погасить? А еще, подумай, она с ледяным духом не справилась, а здесь едва избу не сожгла. Огонь силу, все прочие силы намного превосходящую, ощутил, вот и рванулся наружу. Такое если сопоставить, как можно усомниться, кого перед собой видишь?
– Ты ее сказку о Сердце Стужи слушал? Предания да легенды, где вымысла больше, чем правды. Не удивлюсь, что она простых вещей не знает. Огонь свой призывать не умеет. Ее бы оставить, обучить. Вдруг пригодится.
– Слышал его? Не оставит он чародейку. Хоть обучить бы и мог.
– Вот если бы она сама к нам пришла…
– Ты это брось! Коли ее надоумишь, сам знаешь, что за то будет.
– И не собирался. Но вдруг сама сообразит. Вот выйдет как-то ночью во двор, а там луна полная в небе висит прямо над горизонтом и над ней звезда светится. Тут чародейке в голову и придет: а почему бы по направлению той звезды в заснеженный лес не податься? И потом…
Голос вдруг перестал жужжать, оборвался коротким и гневным:
– Ох, доиграешься, Сизар!
– А что? Она в беспамятстве, слышать нас не может. Я же просто так рассуждаю. Вот если бы ей рассказал, иное дело.
– Стужа с тобой! Тот еще упрямец. Положил на девчонку глаз, а теперь ждешь, что она жизнь человеческую вот на это променяет.
– При нормальной-то жизни, как говоришь, человеческой, в жертву не приносят.
– Кабы и так. Чародейка она. Здесь чем крыть будешь? Ты снежный, она огненная.
– И чем плохо?
– Всем хорошо! То-то тебя в другой угол отнесло, когда в ней огонь проснулся.
– Сам будто рядом задержался.
– Я мальца защищал. А не умея с пламенем сладить, не лез бы на рожон. Чародейку ему подавай, целовать ему их сладко. Слышишь хоть меня?
– А то! Орешь ведь громко, даже в ушах гудит.
– Толку с тобой говорить! Я ему про одно, а он с девчонки глаз не сводит. Ну и сиди, присматривай!
Снова хлопнула дверь, и наступила чудесная тишина.
Глава 2
Об одном выборе из трех
В себя меня привела рука, наглая такая ручища, которая платье поглаживала. И ведь точно не замечательную сверкающую материю на ощупь пробовала, а скорее меня ощупывала. Глаза как-то мигом распахнулись, и я возмущенно на эту лапищу уставилась.
– Очнулась? – улыбнулся кудрявый, а пальцем знай ведет себе по рисунку на груди.
– Пробудилась, – пробурчала в ответ. Вот от такой наглости непомерной и пробудилась.
– Стало быть, расстанемся вот-вот? А я еще не налюбовался.
Улыбнулся широко и снова глаза на грудь скосил.
Бывают же такие счастливые наглецы, которых хоть хмурым взглядом одаривай, хоть прямо говори, а улыбка не померкнет, еще шире сделается.
– Нечем там любоваться, платье как платье.
– А я и не на платье смотрю. – И головы не отворачивает, и смотрит, разве что не раздевает. – Не холодно тебе?
Да под таким взором, даже если холодно, мигом согреешься. А у