и нежные звуки сменяются значительными мощными аккордами. Могучий хорал снизошёл на землю, как напоминание людям, чтобы жили в любви, не затаптывая один другого. Звучание всё нарастает, руки Моцарта распевают, клавир – это уже не клавир, это целый оркестр. Зрители невольно сжимают руки в сильном возбуждении: невозможно, чтобы человек так играл. Тем не менее, это правда.
Доиграл, встаёт и смотрит в зал. Можно аплодировать. Но это мало сказать – аплодировать. Мы должны кричать от восторга. Бежать бы к нему, чтобы прикоснуться, стиснуть в объятьях, пожимать ему руки, хотя страшно дотронуться до этой бледной руки, страшно поранить её крепким пожатием. Она белая, как цветок лилии, и красота, которую она создаёт – поистине, райская, как в библии или в детских сказках.
Овации, однако, продолжаются, как никогда. Моцарт играет ещё добрых полчаса, и никто не устал слушать, напротив, просят ещё и ещё, господи, это так прекрасно, ну когда ещё в жизни представится возможность послушать такую красоту. И потому руки аплодируют снова, выражая Моцарту благодарность и просьбу продолжать играть.
Опять садится и играет, чем дальше, тем больше очаровывает. Снова требуют, и снова садится за инструмент. Сел, всё стихло. Опустил голову. У него была такая привычка, прежде чем начать играть, опускал голову, собираясь с мыслями перед первой музыкальной фразой. Полная тишина, как в храме.
Вдруг – выкрик из зала:
«Из Фигаро!»
Моцарт повернул голову в сторону кричавшего, увидел на лицах улыбки. Тут, наверно, где-то и пекарский подмастерье, вон там, на галёрке, держится за железные перила. Ух, сколько там людей, как пчёлы в улье. Моцарт тоже заулыбался, кивнул головой, и ещё глядя на публику, как бы разговаривая с ней, опустил руки на клавиши, и зазвучала любимая тема пражан «Non piu andrai…».
Мелодия несложная, все про себя подпевают, губы шевелятся.
Когда же ария закончилась, Моцарт сделал маленькую паузу. И вот побежала первая вариация. Десять пальцев – десять птичек. После каждой вариации – пауза, ведь когда птичка поёт свои песенки, она делает остановки, чтобы отдохнуть.
И во время пауз в зале гробовая тишина. Он играет сейчас для того ученика пекаря, и не только для него, для всех, кто его любит. Слушайте, это музыка для вас, чтобы поднять ваш дух и пробудить в сердцах чувства и понимание смысла жизни. Вся публика в эти минуты была единое целое: один слух, один взор, одна душа.
Он всегда мечтал о том, чтобы его искусство объединило людей в единой гармонии. Красота принадлежит не только избранным, но всем. Чтобы сильный не затоптал слабого, не ударял его по рукам. Чтобы толстый не притеснял худого, а весёлый старался ободрить и рассмешить грустного, чтобы глаза заблестели, просветлел взгляд. Во время исполнения глаза на галёрке блестели так же, как и глаза в ложах под ними. Он играл для них с удовольствием, чтобы все разошлись по домам с радостным чувством в душе.
Он словно говорил: земля прекрасна и добра для всех,