только игралась моим терпением:
– Да в чем дело, Джет? Скажи, наконец.
– Это негигиенично! – злился, но только больше возбуждался я.
– Неужели? То есть если я попрошу остановить машину и проводить меня чуть подальше от трассы, ты не пойдешь?
– Ни за что!
– Ну, как хочешь.
Это не было с моей стороны узколобым мещанством и отголосками пуританизма, но было элементарной заботой – хоть о благопристойности, хоть о чистоте твоего тела. Мы быстро перестали смущаться друг друга, надевая одежду, чтобы согреться и чтобы снять ее при любом удобном случае. А удобно нам было почти всегда.
Поверила ли ты тогда, что я воистину откажусь от твоего подарка?
У меня сохло во рту от ревности и мысленных уговоров не поддаваться очередному ребячеству, которое ты затеяла. Все твои проделки складывались таким образом, что я не мог не подумать, будто это не впервой, что ты игралась так и прежде. Кое-как я отучал себя думать, с кем и как ты вела себя до моего появления. Но сосредоточиться на управлении автомобилем уже не хватало сил. Особенно, когда я увидел твою ладонь, крадущейся под задираемый подол.
– Ради бога! – воскликнул я. – Это бесчестно!
Наконец, я остановил машину.
Нас никто не мог видеть и упрекнуть: лес у обочины был достаточно густым, до ближайшего селенья – несколько километров, а другие путники, если и тормозили, то вдалеке от нас. Но я все равно залился краской и в то же время бахвальной гордостью за наш эксперимент. Так чувствует себя подросток, впервые вкусивший плотскую любовь. Но это ощущение сложно повторить.
Направляясь с Крисом на ночную охоту, я надеялся испытать тоже самое – смущенный восторг юнца, перешагнувшего на новую ступень отношений. Ступень, которая помогла бы мне благополучно забыть тебя, дорогая Марта. Забыть тем однозначным образом, когда больше не беспокоят ни сны, ни бессонница, ни странные, но личные ассоциации. Когда человек взаправду свободен и волен пустить себя в расход новому чувству или же полноправно наслаждаться тишиной сердца, непривязанного к чьему-то дорогому имени.
Но все мои надежды оказались тщетой – я понимал это в полной мере еще до того, как Мали начала раздеваться. Но я ее не остановил.
Не остановил и себя. Дело было уже не в надеждах и благоразумии, а в банальном «Зачем?»: для чего мне останавливать начатое, если смысла в нем не больше, чем в любой другой физиологической процедуре.
Ты можешь один раз не почистить зубы. От этого их не покроет немедленно кариес и вряд ли выскочит флюс. Просто до следующего раза придется жить с ощущением нечистот во рту. Но и к этому скоро привыкнешь, а в вечер возьмешь зубную щетку, уберешь остатки пищи, испытаешь короткое облегчение и забудешь через минуту и о том, что было в течение дня, и о том, что минуту назад был условно счастлив.
Потому я ничего не приобрел и ничего не потерял после секса с Мали.
Я