опять не понял ничего, но утешил себя тем, что скоро до всего дойду сам.
Мы останавливались еще дважды. На первой остановке никто не вошел и не вышел, но автобус около минуты стоял открытым, и пассажиры в передней части нервно оглядывались на дверь. Я видел, что рука Ланселота была под курткой, там, где у него висела кобура. Только когда дверь закрылась, он расслабился и вынул руку из-под полы.
Автобус тронулся. Я тихо спросил:
– Ну и что это было?
Ланселот негромко ответил:
– Было и прошло, и слава Богу.
– Опорный пункт патруля, – тихонько проворчал Дик справа. – Полагается остановиться и предъявить автобус к досмотру. Они почти никогда не досматривают, но так полагается.
– А если бы досматривали? – спросил я.
– Надо было бы драться, – просто сказал Дик.
На второй остановке вышло несколько женщин в платках, несколько черных в куртках поверх бурнусов и один из белых фермеров – в залихватски надвинутой на лоб ярко-красной шляпе. Вошло двое черных в сизой униформе, с какими-то длинными инструментами или приборами, вроде миноискателей. Они сели на освободившиеся места впереди и тут же заснули, уронив головы на спинки кресел – так, будто не спали перед тем по меньшей мере двое суток.
Я вспоминал, как поначалу вживался в югославские реалии. Первый советский стажер за сорок лет, шутка ли! Все другое: деньги, которые дешевеют дважды в день, так что счетчики в такси отключены; магазины, в которых можно купить все, в том числе то, что ты никогда в жизни не видел и даже не предполагаешь, что это можно купить за деньги; язык на улицах, так непохожий на все, что знаешь… Но так далеко, так космически отчужденно было все здесь – включая этот странный, то ли парфюмерный, то ли машинный запах в этом так называемом автобусе, и эти длинные, гибкие, постоянно изгибающиеся сами по себе в поисках чего-то блестящие удочки-«миноискатели», возвышающиеся над бритыми, потными головами этих спящих – что на секунду мне представилось, что там, позади, домом моим, родным и надежным, была как раз чужая и сердитая Югославия.
Однако красные гипнопилюльки были съедены, от Югославии в кармане осталась только динаровая мелочь и смешное временное удостоверение с мало похожей на меня фотографией, а автобус тем временем подъезжал к Повороту, той остановке, где нам надо было выходить. Было видно, что дорога впереди и впрямь поворачивает почти точно на юг, уходя вправо от раскорячившейся на горизонте темной громады Цитадели – и подальше, подальше от остающихся позади темно-красных круч бесконечного обрыва, стеной стоящего над всей это бескрайней равниной.
Мы вышли на остановке. Длинная, блестящая дырчатая металлическая лавка под куполообразным стеклянным навесом. Внутри глухой стеклянной стены, закрывающей лавку с торца – табличка с надписью этими причудливыми квадратными буквицами, немного напоминающими то ли шрифт иврита, то ли письмо деванагари:
«Дорога 22. Поворот. В период работы маршрута на Терминал и на Локомо остановка обязательна».
– Где