что этот черный, в бейсболке козырьком назад, сказал именно то, что на его месте произнес бы какой-нибудь подмосковный гопник.
– Не понял, – отозвался второй белый, с менее низким лбом, лицо его исказилось от ненависти, и он, прибавив еще пару явно идиоматических конструкций про различные векторы движения органов размножения и выделения, снова выстрелил в сторону стойки, но на этот раз попал не в стаканы, а в оковывающую стойку стальную полосу, отчего от стойки в потолок с громким шипением ударила какая-то ярко-красная струя, похожая на разряд короткого замыкания, а с потолка в клубах дыма брызнула бетонная крошка и запахло паленым цементом.
– Слышь, наливало, куда эти выбежали? – крикнул белый, явно адресуясь к бармену. – Тут у вас что, потайной люк или задняя дверь, [идиоматические выражения, касающиеся взаимных, не всегда естественных движений половых органов и разных видов экскрементов крупных позвоночных животных].
Бармен, невидимый за стойкой, подвывая со страху, объяснил, что единственная задняя дверь находится позади стойки, а люков тут нет, здесь и так подземелье.
И тут я все понял.
Я понял, зачем я был здесь.
Я понял, что я должен делать.
Я встал, ноги у меня были ватными из-за еще не отпустившего смертного испуга, я был весь мокрый, как после того злополучного кросса в армии, я с трудом выбрался из-за нашего ствола, по возможности мягко отведя загораживавшего мне проход Дика Лестера с его плазмоганом, который он только и успел ухватить за ствол, на подгибающихся ногах шагнул к тем пятерым, от которых пахло так, как обычно пахнет от солдат в поле – усталостью, смертью и грязью, и сказал им – громко, дрожащим голосом, и сам услышал, что нормативного произношения линка у меня и близко не бывало, что у меня есть какой-то гнусавый акцент, для удаления которого, вероятно, понадобятся годы практики, но это было неважно, потому что главное было, пока не вытащил свое оружие Ланселот, сказать этим пятерым:
– Бегите отсюда быстро, до вашей смерти осталось пять секунд, бегите!
Чушь, конечно, но до литературных ли форм мне было? Главное, что сработало: пятеро в коже и брезенте, ощетинившись оружием, быстро и слаженно отступили ко входу, и старший – тот белый, что стрелял, был, скорее всего, старшим у них – яростно крикнул:
– Уходим, ребя, уходим по-быстрому!
И они с грохотом и сдавленным матерным ревом рванулись туда, за воздушный занавес, вверх по лестнице, наружу, к Повороту.
Была долгая, долгая пауза. По ощущениям – секунд десять. Позже Дик сказал мне, что прошло две минуты.
Я сел на пустую табуретку возле Ланселота, ноги меня не держали больше.
Ланселот медленно вынул из-под куртки руку. Пистолет остался в кобуре. Разведчик трудно перевел дыхание и растер правую руку левой: он слишком сильно сжал рукоять своего пистолета, пальцы у него занемели.
Като вскочил, горящими глазами глядя на меня, быстро поклонился мне и сел.
Святослав покрутил головой, взялся за кружку и стал глотать пиво, глядя