о чем она могла вести такую одушевленную и длинную беседу с этим жирным боровом.
Вскоре подали блюдо, наглухо закрытое салфеткой.
Янсутский сейчас же при этом встал с своего места.
– Это трюфели a la serviette[22], – сказал он, подходя к Бегушеву, с которого лакей начал обносить блюдо.
Бегушев на это кивнул головой.
– Благодарю вас, я трюфели ем только как приправу, – проговорил он.
– Но в этом виде они в тысячу раз сильнее действуют… Понимаете?.. – воскликнул Янсутский.
Бегушев и на это отрицательно покачал головой.
Янсутский наклонился и шепнул ему на ухо:
– Насчет любви они очень помогают!.. Пожалуйста, возьмите!
– Нет-с, я решительно не могу их в этом виде есть! – сказал Бегушев.
Янсутский, делать нечего, перешел к Тюменеву.
– Надеюсь, ваше превосходительство, что вы по крайней мере скушаете, – проговорил он. – Насчет любви они помогают! – присовокупил он и тому на ухо.
– Будто? – произнес Тюменев.
– Отлично помогают! – повторил Янсутский.
Тюменев взял две-три штучки.
– Et vous, madame?[23] – обратился он к Меровой.
– Елизавете Николаевне мы сейчас положим, – подхватил Янсутский и положил ей несколько трюфелей на тарелку.
– Но я не хочу столько, куда же мне?.. – воскликнула та.
– Извольте все скушать! – почти приказал ей Янсутский.
– Трюфели, говорит господин Янсутский, возбуждают желание любви, – сказал m-me Меровой Тюменев, устремляя на нее масленый взгляд.
– Каким же это образом? – спросила она равнодушно.
– То есть – вероятно действуют на нашу кровь, на наше воображение, – старался ей растолковать Тюменев.
– А, вот что! – произнесла Мерова.
– Что ж вы так мало скушали?.. Стало быть, вы не желаете исполниться желанием любви? – приставал к ней Тюменев.
– Нисколько! – отвечала Мерова.
– Почему же?.. Может быть потому, что сердце ваше и без того полно этой любовью?
– Может быть! – проговорила Мерова.
– Интересно знать, кто этот счастливец, поселивший в вас это чувство? – спросил Тюменев, хотя очень хорошо знал, кто этот был счастливец.
– Ах, этот счастливец далеко теперь, – сказала с притворным вздохом m-me Мерова.
– Где ж именно? – полюбопытствовал Тюменев.
– Да на том свете или в Японии. Что дальше?
– Тот свет, полагаю, дальше.
– Ну, так он на том свете.
– Трюфели-c! Трюфели! – говорил в это время Янсутский, идя за лакеем, подававшим это блюдо Хмурину.
– Отворачивайте, батюшка! Идите с богом!.. Стану я эти поганки есть!.. – отозвался гость.
Янсутский обратился к Офонькину.
– Voulez vous?[24] – сказал он.
– Oui[25], – отвечал тот тоже по-французски.
– А вам, конечно, все остальное? – спросил Янсутский графа Хвостикова.
– Но не отсталое, заметь!.. – сострил, по обыкновению, граф