злосчастным фактом…
Когда б грозила только глухота,
слепцов одна б вязала катаракта,
он это перенес бы, как-никак
в борьбе с судьбой натуре лишь закалка —
тут вся Европа наперекосяк…
Надежда ведь была… Ее-то жалко.
Где даже тот, что, вроде, шел на бой
с коронами за волю, равноправье,
что связан «Героической» с тобой,
как с братом, – на поверку раб тщеславья.
Где смирный обыватель, как утес,
привычно наблюдает из окошка:
очередной правитель… что привнес?
как это отразится на кормежке?
Приноровиться к веку – не с руки!
Годину бед пересидеть бы тихо… —
искусство шло извечно вопреки,
когда оно искусство, а не прихоть
придворная, притворная. Раним
неискренним прохожих сожаленьем,
в минуты силы – состраданье к ним,
в минуты слабости – ответное презренье.
Когда взамен не внешний зов, а тот,
которому до фенечки непруха
с любовью, с мимолетностью щедрот
временщиков – гул внутреннего слуха
житейскую покроет кутерьму
на второпях сколоченной арене.
Высоты духа гения… Кому
судить его – кружиться в вальсе Вене.
На торжище, где та же толкотня,
незваному такому ж, нелюдимому
нести б хоть искру с прежнего огня!
Нам, не слепым и не глухим, – все мимо…
Но факел ведь горел! Ужель закат
смиренный утянул его за море,
где изредка ему взметнуться над
изысканным мирком консерваторий?
Одна надежда и на этот раз:
хоть не оставил ни детей, ни брата,
вдруг снова зазвучит в рассветный час
из-под развалин духа хор 9-ой…
Крохи бытия
1
Приплыли, бездумно на веру приняв
заветы пророков непьющих:
терпя и трудясь, свой притащишь состав
в какие-то кущи, не кущи —
к театру, где если и праздник – не твой,
да сам по привычке не ропщешь.
Комедию драмы ломает герой,
где ты родовой гардеробщик.
На вскидку ж терпенье – такой примитив,
что как ни накладывай ретушь —
ты старый, ты нищий, ты списан в архив,
где копится всякая ветошь.
В заначке, как память порой ни шустра,
известности нет и в помине,
баланс подведен: ни кола, ни двора
что завтра, что присно, что ныне.
Блокноты, блокноты… словесный стриптиз,
приют мимолетным страстишкам —
и брошен, забыт, словно чеховский Фирс…
Казалось, был сад и домишко,
как давний мозоль: не хорош, коль не трет,
всегдашний объект для ворчанья.
Отход незаметный оркестра, в отсчет
играющий – в фарс расставанья,
с которым и ты поплывешь в унисон,
как