развеселился и, игриво взглянув на шофера, пошутил по поводу петроградской погоды. Но шофер не выпускал изо рта папиросу «Зефир» и на шутку не откликнулся. Он был чем-то похож на Бокия: смуглый, в темноте кабины лицо едва можно было разглядеть, сумрачный и молчаливый. Мокиевский отметил, что когда он неуклюже садился в автомобиль, подбирая полы профессорской лисьей шубы, шофер, оставив на миг баранку руля, подхватил с сиденья и сунул в карман кожанки револьвер.
Только сейчас, когда они переехали мост через Малую Невку и свернули к дачам, Мокиевский понял, почему Бокий прислал за ним авто, сказав, что сам он не найдет этого особнячка.
На одном из поворотов, плохо различимых в темноте и летящих косо струях снега, авто остановил патруль, жужжа динамо-фонарем, внимательно изучил мандат, предъявленный шофером, и, козырнув, молча пропустил. И таких патрулей было еще не то два, не то три. Чего не бывало даже во времена самого гнусного 1905 года.
Зато когда они въехали за ажурную решетку особняка и Павел Васильевич вошел в вестибюль, дохнувший теплом, духами, пачулями, запахом свежих печений и настоящего кофе, он простил Глебу Ивановичу все: и длинную дорогу с мрачным шофером, и кольт на сиденье, и ноги, схваченные морозом даже в ботах.
Гостей встречала дама-распорядительница в платье с вырезом, не оставлявшим никаких сомнений.
– Прошу, прошу вас в ваши комнаты, – сияла дама. – Приведите себя в порядок – и к нам. Все уже собрались! Лили, – она кивнула красотке с ярко накрашенными губами, – проводите профессора!
Лили была так хороша и соблазнительна, что Мокиевский не удержался и прямо в коридоре шлепнул ее по крепкой заднице. Та засмеялась, оглянувшись через плечо. В комнате, перегороженной китайской ширмой, – старинный гардероб красного дерева, роскошная белая с золотом кровать, закрытая персидскими шалями, и небольшая прикроватная тумбочка. Потрепав Лили по щечке, Мокиевский отпустил ее и заглянул за ширму. Там обнаружилось все, что полагалось в хорошем публичном доме: таз для умывания, кувшины с горячей и холодной водой, французский расписной умывальник.
«Боже, – подумал Мокиевский, садясь на кровать, – как будто время вернулось назад!»
Но еще более он не поверил своим глазам, войдя в «зало», куда его проводила все та же улыбающаяся Лили.
На маленькой сцене три юные особы играли на скрипочках что-то изумительно знакомое и веселое. Четвертая, с копной рыжих, заколотых вверх волос, бренчала на рояле и пела. На девицах из одежды были только туфли, ярко-красные чулки в сеточку, черные подвязки и какие-то сверкающие побрякушки на груди и интимном месте. Примерно так же были одеты и женщины, сидевшие за накрытыми столиками. Красавицы с бокалами шампанского обнимали слегка смущавшихся мужчин в партикулярном платье.
В зал вошел Бокий. Мокиевский его поначалу и не признал. Бокий был одет в костюм восточного князька – шикарный, с красным шитьем и золотом, расстегнутый наполовину, обнажая волосатую